Литературный конкурс "Первый 2024-ый, святочный""

[valergapeev]

Правила литературного конкурса "Первый 2024-ый, святочный"

Тема: Чудеса на Святки

Жанры
1. Только проза. Фантастика, фэнтези, сказка, реальность.
2. Время действия в рассказе – от 24 декабря до 15 января некоего года.
3. Чудо в тексте может быть: объективным, субъективным, реальным, мнимым, обыкновенным, волшебным, настоящим, подстроенным, атмосферным, земным, человеческим, предметным и еще иным, главное – интересным.
4. Любое Чудо должно быть оригинальным, то есть, ранее не описанным.

Объем
1999-7999 знаков без пробелов.

Сроки конкурса и его проведение
1. Почта для приема работ – [email protected].Присылаем свои работы с "левых" почтовых ящиков, анонимно.
2. Начало приема работ – 7 января.
3. Окончание приема работ – 21 января.
4. Подведение итогов – 31 января.

Участники
1. Участвовать в конкурсе прозаиков могут все сегуряне, все известные серчане, гости форума возрастом 18+. Конкурс можно рекламировать и приглашать к участию желающих. Один автор – до пяти текстов.
2. Работа публикуются после проверки на уник и соответствие теме конкурса. Публикации полностью анонимные.
3. Все работы – конкурсные. Если автор не желает соревноваться из-за неких причин, работа объявляется внеконкурсной только после оценки всех работ жюри.
4. Работы с конкурса могут сниматься только организатором, никаких обидок и капризов от авторов не принимается, авторство остаётся закрытым согласно п. 3

Жюри
1. В состав жюри входят: спонсор-организатор ziliboba0213, valergapeev, также в жюри приглашаются Калинин, Irishfox, Леданика. В состав жюри могут войти спонсоры с донатом от 1000 р.
2. Жюри оценивает работы по баллам от 1 до 10, работа члена жюри (если такая есть) оценивается стандартно: оценка иных членов плюс средне-арифметическое этих оценок.
3. В случае сомнений соответствия работы правилам, организатор обращается к членам жюри.
4. Для членов жюри конкурс анонимный.

Запреты:
1. Запрещено все, что нарушает законы РФ и стран гражданства авторов.
2. Политика «в лоб» запрещена.
3. Тексты только уник 100%.

Призовой фонд
Призовой фонд составляется из донатов, предоставленных спонсорами.
Анонимное спонсорство не есть хорошо. Но возьмем.

Награждение
1. Призовой фонд делится на две части: 75 и 25%. Первое место – 75, второе – 25%.
2. Любому спонсору разрешено учредить свой приз. В этом случае жюри определяет как основного победителя, так и в каждой номинации.
3. Спонсор также может заявить о своём личном определении лучшего текста в своей номинации.
4. Спонсору разрешено наградить любой из рассказав по принципу «А мне нравиццо».
5. Награждены могут быть жители РФ и дружественных ей стран.

Все возможное, здесь не перечисленное, решается быстро и оперативно в рабочем коллегиальном порядке.
В топике просьба не флудить, здесь решаем всякие вопросы, делаем объявления, если такие будут, и прочее по ходу.

[ziliboba0213]

Призовой фонд пока 10 тысяч. Тысяча от Виталия вне конкурса понравившемуся, с его слов.

[ziliboba0213]

На задворках Млечного пути

Развитие Вселенной построено на случайностях, как бы мы тут все тщательно ни планировали. Особенно что касается отдельных галактик. Вот случайный астероид бахнул на планету, извержение вулкана, случайный камень падает и закрывает норку зверька. Тот остается под радиоактивной звездой много времени – получили мутацию. И выросло… Что может вырасти – опять же, все из-за случайностей. На первых занятиях нам указали на эти случайности как движущую силу Мироздания. Это великая теория Хаоса. Она и в моей жизни сыграла свою роль. Как уж ни планируют создание нас, в моем случае запрограммированное слияние двух черных дыр произошло вовремя, но лаборант загляделся на образ полимодального существа, чуть позже все включил – и мое образование прошло под аккомпанемент гравитационной волны.

И я стал самым невезучим.

На первом курсе практические навыки мне выпало показать на самой отдалённой галактике – Млечном пути, где-то в рукаве ее затерялась планета Земля, как окрестили ее саму и свою галактику аборигены.

И ведь задание было простым: чудеса фантастические.

Работу я выполнял одновременно в нескольких местах, рассоединившись в двенадцать особей. Эти существа (называют себя – люди) оказались настолько доверчивыми… Все двенадцать поверили мне. Я показывал им аппарат, рассказывал, как он работает. Как с его помощью можно вернуться в прошлое, и что-то там изменить. Предложил три попытки исправления чего-то по мелочам, во вчерашнем дне. Конечно, объяснять им принцип действия аппарата не стал. Что они могут знать о многомерности, если только и знают, что взад-вперед-вверх-вниз. Ну и время чуток, в самых общих чертах. Так вот, убедившись в серьезности предложения, получив возможность исправить что-то одно в прошлом, в любом его моменте, эти чудики…

Никто не стал исправлять свою жизнь! Они бросились – все до одного – исправлять историю! Своей страны, всего мира. Не давали забеременеть матерям известных политиков и личностей, спасали своего Христа от распятия, воровали чертежи атомных бомб… Они все остались без чуда.

Для меня это был катастрофический результат, потому что у этих людей ничего не получилось и не могло, они не понимали законов Хаоса, неминуемого пути развития. Я им на пальцах показывал, что история их планеты – это курица. Она все равно снесет то яйцо, которое может и должна снести. Они не хотели понимать, они плакали, когда узнавали, что из их истории исчезал один диктатор, но зато появлялся второй – и творил те же ужасы…

Хорошо, работу мне засчитали, потому как мой учитель вдруг увидел в ней крайне интересный феномен. На основе моих попыток прошли глубокие исследования разумных существ этой планеты. Меня это уже не касалось. Зато через год я опять получил эту гребаную Землю в курсовой работе «фантастическое чудо».

Быстро просканировав тысяч пятьдесят аборигенов, сделал выбор опять же на двенадцати. Знакомство, вхождение в доверие, высказывание сути подарка. Я говорил им о 999-ти вариантов развития их дальнейшей судьбы от момента встречи со мной. Чуток вспоминал параллельные миры, квантовые переходы. Многие даже понимали на том уровне. Включал прибор.

Они были ошарашены, конечно. Все. Программа вложила в их мозг все их дальнейшие шаги до каждой мелочи. Ну, разве же не чудесный подарок для каждого?

Мня тяжело вспоминать, что происходило дальше во всех двенадцати случаях. Смерть для меня невозможна в принципе на такой планете, но, будучи воплощенным в физическое тело, я чувствовал на минимальном уровне физическое воздействие. А меня оглушали бутылками, половниками, сковородками, банкой с огурцами и еще душили полотенцем. Все 12 раз. Затем разбивали прибор. И радостно восклицали: «Ага, такого в сценарии не было! Есть тысячный вариант!»

Мое очередное фиаско обернулось немножечко триумфом: меня, оказывается, ожидали именно с неудачей – планета явно выпадала из списка здравомыслящих существ, вторая неудачная попытка осчастливить их с помощью фантастического чуда это доказала.

После третьего курса наша группа практиковалась на Земле в создании чудес. Долгожданные встречи, случаные выигрыши, обретение утраты и подобное, подобное, подобное. Мы радовались не меньше этих землян: они любили чудеса, с благодарностью их принимали.

Но тем более укрепился феномен планеты: аборигены не могли, имея прекрасную возможность, сотворить чудо исключительно для себя. Конечно, отдельных особей с особенностями развития и не достижения таким образом до уровня могущего чудить, мы исключали.

После четвертого курса я вызвался сам – в эту заброшенную галактику. Весь год у меня ушел на создания условий задачи для испытания аборигенов. Мне помогли просканировать миллионы особей, из них отобрали двенадцать, я выбрал одного. Материализовался в полупрозрачную особь – они так быстрее верят в инопланетную разумную жизнь.

Объект для опыта – разведенный мужчина, 45 лет. Двое взрослых детей, есть внучка. На работе – неудачник, его всегда куда-то задвигают. Неуклюжий, стеснительный. Тайно влюблен в соседку, одинокую женщину. Зарплату задержали, сидит без денег.

Я материализовался в его квартире. Он пришел с мороза с каким-то страшно худым щенком за пазухой. Поставил чайник, порылся в шкафчиках, заглянул в холодильник. Нашел кусок черствого хлеба, с трудом разломил его, отдал одну половинку щенку. Тот принялся жадно и неумело грызть хлеб. Мужчина ел свой кусок, запивая чаем без сахара.

Мне он не особенно удивился, я знал – эрудиция на уровне, логика и кое-какие знания имеются. Чуток поговорили. Я взял шарик желания, демонстративно сжал в левой руке.

– Смотри…

На столе появилась бутылка вина.

– Хорошая штука, – ответил мужчина. Вздохнул.

Я протянул ему шарик.

– Ты сейчас – бог. Ты можешь загадать любое желание – и оно воплотится. Любое, повторюсь. Но только одно. Одно любое желание. Можешь вернуть время, стать богатым, красивым, успешным. Все исполнится. Думай. Потом сосредоточься, а лучше, вот, запиши, – я положил на стол блокнот и ручку.

Мужчина поверил – я понял по тому, как сосредоточенно он смотрел на шарик. Он думал. На его лице отображались каждое мгновение его мысли. И видел их обрывки: счастливая семья вместе, богатый загородный дом, успешный руководитель, известный музыкант, соседка в его кровати, огромная сумма денег на счету… и еще сотни разных образов. Я предвкушал.

По их времени прошло минут пятнадцать. А он все думал. Потом улыбнулся непонятно, потянул к себе блокнот, взял ручку и быстро что-то написал. Я дал ему шарик.

Он покрутил его в руке, как живого, бережно сжал, зажмурился.

Я увидел, как щенок испуганно отскочил.

Перед ним возникла аккуратная мисочка, а в ней – хороший кусок куриного мяса на косточке. Щенок жадно обнюхал и бросился есть с аппетитом, спеша и давясь.

– Ну вот, все…

Я тупо смотрел на мужчину. А он виновато улыбался. И мы молчали долго, глядя, как наедается щенок.

Потом раздался звонок в дверь. Извинившись, он вышел.

Я увидел через двери и стены, как у его порога стоит соседка. С пирогом на подносе, прикрытым салфеткой.

– Рождество ведь вчера было, Анатолий Витальевич, смущенно говорила она. – Я к вам с пирогом.

– Так у меня…

Я не стал дослушивать. Взглянул еще на щенка, который отошел в угол и сделал лужицу. Пожалуй, мне пора.

[ziliboba0213]

Если уж хотите чудес…

Ох, внучка, это для вас хинкали, а для меня – пельмени. И зачем их вот так вязать узелком – смотри, здесь тесто комком одним, как его съесть будет? Ну, как себе хотите, и так слепим… Мне не трудно, ты покажи, главное, как… Может, поменьше делать будем? Да Бог с ними, как там в хинкальнях этих, вам ведь интересно, чтобы их побольше на тарелку уместилось? Ну вот …

Три десятка готовы. Давай свою начинку чудесную. Так, это у нас петрушка замороженная? Варенье, перец… А это? Купюра в пакетике? Кому-то уж посчастливиться купюру есть… Муж такой будет, денежный? Погоди, а если петрушка? Ага, значит, сильный да любвеобильный. Варенье, стало быть, к жизни сладкой, перец – к горькой? А, к острой да интересной, в приключениях. Ишь, придумали. Нет, милая, колечко детское не будем класть. Металл все же, можно зуб повредить. Любовь мы лепестками роз обозначим, сейчас принесу, у меня много их, засушенных. Вот, они и на вкус приятными будут, выбирай самые красивые. Придумают же гаданья...

Мы как гадали? Да по-разному. В сочельник самый самые простые гадания, не серьезные, без колдовства. Колдовство – это тебе ни к чему, опасное дело. Скажу, чего там, все одно нету у вас возможностей. На зеркала самые опасные. Два зеркала друг против друга ставишь и свечи по сторонам. Глядишь в одно зеркало – получается как бы коридор длинный. Ждешь, кто по нему будет идти. Главное, вовремя зеркала положить стеклом вниз. Как узнала кого – так сразу и ложи. А не то задушит. А вот руками оттуда потянется и хватит за горло. Но гадать нужно только в бане, условие такое. И одной оставаться. Конечно, страшно…

В сочельник как гадали? На то, кто когда замуж выйдет. На пол ставили блюдца, каждая свое, в них пшено сыпали. В курятнике ловили петуха, приносили в комнату, отпускали тихонько, а сами – в другую комнату, через щелку смотрели. Из чьего блюдца петух первым пшено клюнет – та и первая. Еще и как подсказывал! Мое блюдце третьим было, с которого петух клюнул. А подружке моей в блюдце петух нагадил. Так и сложилось: замуж вышла, всю жизнь мучилась, пил сильно, руки распускал. Избил однажды так, что и умерла... Или еще кот выбирал – для него блюдца с блинами ставили. На судьбу каждой отдельно: в блюдца лили воду, сыпали пшено с зерном, в третье – пшено с копейками. Так, угадала: петух воды первой хлебнет – будет муж пьяница. Где пшено с копейками – к богатой жизни.

Верили? А как же не верить, если все и сбывалось? Мы – в чудеса верили. Мне в тот сочельник было, сколько тебе сейчас, шестнадцать. Пошли к подружке на край села гадать. А ребята под окнами бегают, заглядывают, скучно им. Но мы их прогнали. Петуха в дом приносили, поленья из поленницы вытаскивали – у кого ровное да аккуратное, а у кого – сучки да кривости. А у кого и с гнильцой – это к малому веку…

Туман тогда стоял. Да такой густой! На самый новый год отпустили морозы, а тут стал крепкий, вот и затуманилось. Деревня еще не спит, окна желтым светят. Тихо-тихо, только снег под ногами поскрипывает. Думали, нас ребята встретят, пока дойдем, порвеселимся, да они, видно, где-то в карты играть уселись.

И чего-то немножечко страшно. Наверное, из-за тумана – никогда такого густого зимой не видели. Небо вроде и не черное совсем, но будто на нас оно само опустилось.

Одного места в деревне мы по ночам боялись. Когда-то там дом стоял. Жила обычная семья поначалу, но тут хворь на всю деревню навалилась, умерла хозяйка и трое детей-мальчишек. Остался хозяин и его дочка. Она красавицей выросла. Стал к ней приставать парень соседский. Кривой от рождения, шкодливым в детстве был, а подрос – подлым стал, все искал, кому какую гадость учинить. Яйца из-под куриц крал, мог стеклом трубу дымовую накрыть, кошек хозяйских и собак ловил и душил под мостом. Замуж Катеринке, так девушку звали, не предлагал, но все домогался. В один вечер подстерег ее, набросился. Платье на ней порвал. Но Катерина против него – девка отчаянная. Забор, к которому ее Кривой прижал, старым был, штакетина легко вырвалась. Вот той штакетиной Катерина по насильнику и съездила сколько раз. Тот два дня дома прятался, вышел к людям – с лиловым синяком в треть лица.

Чем бы история закончилась, кто знает. Да тут война. Пришли немцы, а через неделю Кривой уже с винтовкой по селу ходил и с повязкой. Власть… Когда его Катеринка и сейчас турнула, он ее в списки включил – и вывезли ее в Германию. Вернулась она через три года после войны. С мальчишкой, сыном четырех лет. А тут Кривой уже бригадиром был – бумажка у него на руках оказалась, что в полицию он по заданию партизан пошел, диверсию готовить.

Отношение какое к Катерине было? Да известное. Помыкали ей, вслед плевали. Кривой к ней один не лез, но с дружком своим подловили ее на канаве, где она белье полоскала, силой взяли, вдвоем глумились. И еще раз. А потом Кривой в дом к ней по ночам ходил смело. Было, отчаялась, отказала, так назавтра двое окна выбили и влезли. Избили, наиздевались. Подстилке немецкой куда идти жаловаться?

В одну ночь страшная гроза была. Такая ночь одна на лето бывает, ее рябиновой зовут. И запылала хата Катерины, со всех сторон сразу, столбом огненным. Таким пламенем горела – подойти боялись, не то что тушить. Разгребали потом уголья – ничего не нашли. Да и самих углей почти не было – пепел один. Пустое место вместо хаты и сарая. А березка рядом стояла – только листья пожелтели с одной стороны. И верхушка почернела. Но на следующий год вся зеленая была. Огромная выросла…

И вот возвращаемся мы, как одна из нас и говорит:

– Ой, звездочка на небе видна.

Пригляделись – не одна, а две звезды. Только очень уж красным сквозь туман светят.

И висят те звезды над тем местом, где был когда-то Катеринин дом.

Жутко вдруг сделалось.

Еще идем, посматриваем, а звездочки будто разворачиваются, глядим – а уже три звезды. Красных. Над самой березой. Будто и не в небе – над верхушкой березы они зависли.

Мы уже почти и не дышим, быстрее-быстрее. Чего так страшно – понять не можем. Поравнялись с этим местом, и тут увидели: крест огненный над березой висит…

Кто из нас пятерых первым завизжал да бежать бросился, не помню. Дурным криком кричали. И бежали. Тут одна дверь стукнула, другая – выходили мужики, потому что кричали мы так, что и мертвого подняли бы.

Кричим, оглядываемся, пальцами тычем… А тот крест с середины деревни видно хорошо. Стали к нему мужики подходить, тут и бабы повыходили, понеслась весть – с двух концов люди потянулись.

Прямо над березой горели три свечи. Ровно, пламя не колыхнется. И видно же – крест, а на концах его – свечи. Толстые.

Крестились бабы, мужики курили задумчиво в стороне.

– Ой, бабы, беда будет! Ой, конец же нам пришел! Катерина все нам вспомнит! – вдруг заголосил кто-то из баб.

И как прорвало: со всех сторон стенания да крики, кто-то на коленях уже, крестится. Тут мужик один решил к той березе ближе подойти, да в него жена уцепилась:

– Куда ты, Василько, не ходи!

Тут кто-то дельную мысль подал:

– Бабы, икону нашу надо! Несите скорей, село обойти! Детей спасать будем!

Когда-то у нас церковь была, да снесли ее. А икона одна большая осталось. Ее по очереди каждый дом хранил, поздней осенью переносили в другой, целый праздник делали. Побежали за той иконой. Она в специальном домике была, а тот домик с помощью жердей несли, четверо мужчин. Скорее пошли по домам, одеться, готовится, только молодые у того места остались, да еще трое старух – на коленях стаяли, молились.

Тут мой одноклассник тихо спрашивает:

– А чего так испугались? Крест – знак Божий, чего креста бояться, если сами крестятся, – и показывает на старух. – И почему – беда? Может, это к хорошему знак какой?

Никто ему не ответил. Но на душе вдруг спокойнее стало – очень уж величественно, но никак не угрожающе, горели свечи. И пламя не таким красным стало. Чуть посветлело – в одной стороне луна пробилась бледным пятном сквозь ледяной туман.

Тут поднесли домик с иконой, собрались люди. Снег вокруг села глубокий, потому решили от березы в один конец пройти с иконой и молитвой, потом в другой. Начали молитву читать нараспев, свечи зажгли. А луна все ярче светит, туман реже. И вершина березы все больше видна.

Тут тот дядька Василь голову задрал, смотрел долго, потом цыкнул на жену и решительно к березе пошел. И стал по кругу ее обходить, все ближе и ближе к стволу. Жена его молчала, только крестилась вслед. И все молчали.

Дядька вернулся, папиросу вытряс из пачки. И сказал:

– Там к навильнику перекладину привязали и свечи. А сам навильник к вершине березы. Следы ног видны, от конюшни…

Навильник – это такая жердь длинная, толщиной в мою руку. Когда стога вручную кидали, на нее вилы надевали, чтоб высоко сено подать. Я это знала. Как и то, что всякие инструменты такие на конюшне хранились. А дядька в тишине затянулся глубоко и сказал в нашу сторону:

– Ну, молодежь, позабавились? Черти, народ всполошили… Пошли домой, бабы! Да глядите там, у кого громничные свечи пропали…

Вот такое чудо у нас было. Догадывались, кто мог такое сотворить, да никто особо не допытывался. А мне все мой одноклассник и его вопрос долго покоя не давали. И никак мне не понять до этой поры: чего ж тогда все так испугались? Крест огненный над деревней – это чудо. Крест – Божий символ. Значит, чудо это – от Бога.

Выходит, мы Бога больше боимся, чем нечистой силы?

Слушай, внучка, а давай в один пельмень… хорошо, в хинкали, иголочек еловых положим! Потому как иголка – острая, а что острым бывает? Конечно, ум острый. Потому и смерть кощея на конце иглы, его умом одолеть только и можно. Да нет, умный муж не всегда для жены счастье. Если уж такая хинкали попадет, пусть бы рядом еще и с петрушкой оказалась…

[ziliboba0213]

Чудесное не чудо

Она не улыбнулась…

Я не видел той радостной, светлой настоящей улыбки от созерцания настоящего светлого чуда.

Не понимаю, что случилось.

Это сапоги? Я не наклонился, не помог ей снять их. Но, черт возьми, можно же это простить! У нас только пятая встреча. И первая – в моем доме. Можно ли мне было бросаться к ней, и – главное – касаться ее ноги? Разве не видела она мою глупую юношескую растерянность? Да я суетился в своей прихожей, будто принимал не одну девушку, а полк нежданных родственников!

Рита была весела, хотя самую чуточку напряжена. Неудивительно – мы с ней собирались встретить Рождество. Одни. В моей квартире. Нет, договорились сразу, что за ней приедет папа. Чуть позже полуночи. Вообще, наши отношения были на той стадии стеснительности, когда даже намек в разговоре на близость не то что нашу, а даже чью-то казался грубым и даже пошлым.

И вот она сняла пальто, сняла сапоги – и стеснительная улыбка на ее лице сменилась на маску. И самое обидное для меня – я не понимал этой маски. Растерянность, вина, неудобство, неудовольствие. Еще отчаяние и досада. Досады больше всего.

Что-то случилось.

Конечно, это прихожая. Мы только начали проходить интерьеры, я старался изо всех сил, чтобы зимний лес был почти настоящий: снег искрился, пахло чуточку смолой, белка скакала по ветвям… Тут, увы: белка у меня вышла больше похожей на заведенную игрушку, алгоритм естественного поведения живых существ в природе я самостоятельно не осилил, это все же на пятом курсе разбирают. Потому снегири на ветке у меня поворачивали головы как заведенные туда-сюда. Хотя, выглядели они очень даже живыми. Я же так старался!

Рита знала, что я учусь на втором курсе факультета природного волшебства. Я хотел ее не удивить – просто порадовать, чтобы она улыбнулась мне благодарно, была весела…

Но Рита как уселась на диван в гостиной, так и осталась сидеть. Виновато-вымученно извинилась, что не может мне помочь сервировать стол – очень устала. Я включил музыку, и понял, что задуманного мной в сценарии танца у нас не будет.

За ужином я изощрялся, как мог, использовал все, чему научился. Я собирал пузырьки шампанского в наших бокалах в сердечки, дым от свечей рисовал над столом потешного купидона, из хлопушки выстрелил нимфами – а они получились маленькими пузатенькими тетушками, похожими на шмелей. На них нельзя было глядеть не улыбнувшись. Рита, было такое ощущение, и хотела быть веселой, хотела улыбаться и даже хохотать искренне, но было нечто сильнее ее желания беззаботно радоваться.

А спросить я не мог. Потому что она сказала, потупив глаза, на самый первый робкий вопрос:

– Пожалуйста, ни о чем не спрашивай. Все хорошо.

Вы бывали в таком положении? Когда ты ведешь себя практически безукоризненно с точки зрения этикета и уровня развития ваших отношений, когда использовал уже почти все домашние заготовки, от которых и сам не мог не улыбнуться, потому что из-за относительного неумения все мои чудеса выходили реально смешными, а девушка, ради которой ты старался несколько дней, проведя в лаборатории три бессонных ночи, даже одной искренней улыбкой не отблагодарила тебя.

Вот, заискрились чуть глаза от того, как облупился сам мандарин на ее тарелке. Из шкурки должен был сложиться цветок – я так задумывал, но получился какой-то милый уродец с кепкой из зеленого листочка. Чуть заискрились – и опять гримаса уже откровенной досады тенью падает на ее лицо.

Конечно, она отказалась танцевать, виновато хлопая глазами, но я видел, что была какая-то веская причина.

Вместо нас танцевали собранные мной из фантиков конфет фигурки юношей и девушек. Эта забава Риту чуть заинтересовала, мы разворачивали конфеты вместе, делали фигурки, я запускал их в танец над столом… Ровно девять минут.

Потом я раскрыл штору на окне и предложил рисовать на стекле узоры.

Из нарезанных ломтиков колбасы и сыра я собирал в воздухе бутоны роз, которые распускались.

Принес яйцо из холодильника, и из него вылупился динозаврик. Вернее, я хотел, чтобы был динозаврик. Вылупился робот с головой мыши.

Рита даже чуточку испугалась, вздрогнула и выронила фужер. Он упал на вазочку с печеньем и разбился. Рита сидела красная, готовая плакать.

Я бросился извиняться, объяснял, что творение живых существ мы пока не проходили, я сам пытался к этому Рождеству хоть чему-то научиться, старался, но вот испугал ее… Потом собрал осколки фужера в ладони, дунул, поставил целый фужер на место.

– Это у тебя так просто вышло? – впервые с интересом и непонятной надеждой спросила Рита.

– По итогам первого курса мы должны уметь склеивать, соединять, собирать все, что бьется, ломается, рушиться… – ответил я.

– И если что порвалось? – робко спросила Рита, внезапно покраснев.

– Конечно,– кивнул я, не понимая ее стеснения.

Она смотрела куда-то в потолок, нервно жевала губы и потом тихо сказала с таким отчаянием, словно бросалась в ледяную прорубь:

– У меня в трусиках лопнула резинка… Когда снимала сапоги.

И ее глаза вдруг наполнились слезами.

Я сглотнул. И не глядя на Риту, сказал тихо:

– Мне необходимо… Нас учили, это такие правила… Прости, мне нужно касаться руками того, что я хочу починить. Это правда.

...Потом мы лежали на диване, я создавал на потолке самых фантастических зверюшек по желанию Риты, думая о том, что первое прикосновение – это никакое не чудо, но что-то невыразимо чудесное в нем есть…

[ziliboba0213]

Свет в окне

Пора ложиться спать. Выхожу на балкон покурить. В округе светиться еще одно окно. Это в доме, где половина квартир для инвалидов-льготников.

Половина пятого ночи.

У меня сбивается график, как только жена уезжает на неделю. Она злится, кричит, что у меня не вырабатывается какой-то там мелатонин. Это такой гормон обязательный… Вот интересно, когда-то считалось, что человеку нужны лишь жиры, белки и углеводы. Какой-то ученый кормил подопытных мышей только ими в чистом виде и мыши дохли. Так были открыты витамины. Ну и позднее все прочее: микроэлементы, те самые гормоны. Сейчас в сети микроэлементы называют минеральными веществами. Глупость. Минерал – это не микроэлемент. Натрий и калий – не минералы.

Минералы – это Крым. Дочке было двенадцать, мы пришли к морю, дочка уселась на берегу, на нее набегали небольшие волны, а она целых два часа сосредоточенно перебирала камешки. Она уже знала, как отличить полудрагоценный минерал от обычного камня – нужно посмотреть на свет. Все чуть-чуть драгоценное чуточку прозрачное. Потом мы ходили по Кара-Дагу, были в музее, спускались в пещеры. Купили несколько настоящих камней: тигровый глаз, аметист. Дочка держала их в руках, как хирург живое сердце. Мы привезли из той поездки десяток килограммов обычных камешков с крымских пляжей, с гор, из пещер. Интерес к камням у дочки от детсадовского возраста. Я приходил ее забирать, воспитатель кричала: «Олечка, папа пришел!», и мая дочка бросала все, неслась мне навстречу. В карманах ее курточки, кофточки, костюмчика всегда были камешки. Она собирала «красивые камни» каждый день. Чаще это был кремний – от светло-желтого до темно-коричневого. Дома камни складывались в коробки и коробочки: по цвету и размеру. Их становилось все больше. Когда мы вынуждены были продать свой домик, дочке было двадцать. А камней – два больших ведра. Не смог их выбросить – они так и остались большой кучей около стены дома. Я планировал залить под беседку площадку, усыпать этими камешками, потом шлифмашиной отполировать. Помните, были такие полы – цементные, с камешками? Вестибюль первого этажа нашей школы был в таких плитах. В школе я был первым учеником все десять лет. В девятом классе к нам пришла новая учительница русского языка и литературы. И стала нашим классным руководителем. Она была хрупкая, испуганная, нежная. В нее многие влюбились и пытались завоевать ее внимание. И я в их числе. Но меня – лучшего ученика класса и школы – она почти игнорировала. Мне было обидно до слез, это не избитый штамп, так и было – я в отчаянии даже плакал однажды. И все пытался завоевать ее дружбу или хотя бы расположение. Она больше замечала моего соседа – тихого троечника и мечтателя, который с трудом писал сочинения. Я писал ей сочинения стихами, она ставила «отлично», но никогда не хвалила их при всех. А иные хвалила. Я стал хулиганить на ее уроках, кривляться. И однажды она в отчаянии бросила в мою сторону: «Неужели ты не понимаешь, что делаешь больно!?». Я был оглушен. И все прекратил. Вообще, все. И только когда на обратной стороне большой выпускной фотографии она попросила всех оставить ей пожелания, я не смог удержать себя и написал стихами: «Я когда-нибудь взрослым мужчиной\ В класс войду, словно в первый раз.\Подойду без сомнений – Вы ли?\Столько лет – изменились сильно…\Вы… Вы классною были у нас». Через тридцать лет я на самом деле зашел в свою школу. Почти по Есенину – известным, только не поэтом, писателем. Я нашел ее в учительской, знал, что она еще учила. Я стоял со своими цветами и книгой в руках посреди кабинета, на меня глазели учителя – молодые, незнакомые, и она встала из-за стола – такая же хрупкая, женщина предпенсионного возраста. Выцвели глаза, одрябло лицо. Она улыбалась, вдруг ставшая застенчивой, словно застигнутая врасплох девица нежданным визитом. Потом вышла навстречу, взяла меня за руки, за предплечья и голос ее задрожал, когда она произнесла в ожидающей тишине кабинета: «Я когда-нибудь взрослым мужчиной в класс войду, словно в первый раз…». Она заплакала, засмеялась, отирала слёзы и говорила, говорила своим коллегам, что я – ее ученик, известный писатель, что она читала мои школьные сочинения в стихах. А я молчал, осторожно касаясь ее занятыми руками, потом положил цветы и книгу на стол и осторожно обнял ее, прижал чуть-чуть к себе, чувствуя, как вздрагивают ее плечи. Потом я пошел к другому учителю, уже пенсионеру, он жил возле школы, а она побежала домой – готовить мне пирог. Я не мог отказаться. Мы пили чай, пирог чуть подгорел, и она сначала горевала, а потом озорно махнула рукой и вдруг стала ей – той двадцатидвухлетней девушкой после института. Только на один миг. В прихожей дома я увидел инвалидное кресло, и она на мой взгляд ответила: «Досматриваю мужа. Он десять лет назад получил травму. Лежит. Сейчас в больнице, не справилась самостоятельно с пролежнями. Он у меня большой такой, не могу сама повернуть его набок…». Она показал мне свадебное фото – ее муж был раза в два крупнее, выше и шире. Просто огромный. Такую пару я встречал еще однажды. Только в инвалидной коляске была она, миловидная девушка с густыми волосами и парень, высокорослый, широкий в плечах, смущенно улыбающийся от взглядов прохожих. О, на них глазели… Девушку я знал давно – она однажды прислала стихи в газету. Они были неплохи для местечкового уровня, так мы и познакомились. Ей было тогда двадцать шесть, десять лет – в инвалидном кресле после травмы, пять из них совершенно одна в квартире. Летом я увидел ее на озерном городском пляже. Ее привезли на такси, она сильными руками толкала себя в коляске вдоль берега, в укромный уголок, потом попросила кого-то из парней – ее усадили на разостланное покрывало. Она сама разделась, загорала. Я подошел, мы разговаривали о стихах, о жизни. Она лежала на песке, и если бы не чересчур худые ноги ниже колен, ее нельзя было бы назвать калекой. «Скоро и бедра похудеют, – вздохнула она. – Надо не упускать момент», – и улыбнулась загадочно и игриво. В другой раз я видел, как здоровый парень, достав ее из коляски, позже заносил ее в воду, выносил из воды, бегал за мороженным. Они уехали вместе. Ранней весной я встретил ее на улице – у нее был большой живот, а лицо светилось тем светом, который излучают лица беременных женщин. Она радостно поделилась со мной: ей скоро рожать, врачи говорят, что осложнений быть не должно, плод развивается хорошо. Про отца будущего ребенка она ответила с улыбкой: «А он и не знает. Я ему благодарна за то, что не испугался. У него девушка нормальная есть, это у него командировки здесь были. Я потом попросила его, чтобы забыл про меня. Пусть живет счастливо. Я же все понимаю…» А на лице была тонкая, как осенняя паутинка, грустинка. Она родила девочку. Здоровенькую, крепкую. Ей приставили няню, они ходили гулять с малышкой. Она не удержалась – завела себе аккаунт в Инстограме, постила фотки своей доченьки. До этого всячески избегала социальных сетей.

Это ее, Ирины, окно сейчас светится. Оно часто загорается среди ночи, наверное, малышка беспокойно спит. Я курю вторую сигарету подряд, сейчас не холодно, на третий день Рождества морозы отпустили. Мне видно, как по кухне Ирины двигается большая тень. Потом открывается балкон, выходит мужчина. Он закуривает. Конечно же, как и я, смотрит на окна – нас всегда привлекают подобные. Он приподнимает руку в мою сторону, я отвечаю тем же жестом. Это Олег. Нас познакомила Ирина, когда я встретил их на улице: его с детской коляской и Ирину в коляске инвалидной. Я узнал его – здорового, сильного парня с того летнего берега, который заносил Ирину в воду городского озера, держал там на руках ее нижнюю половину тела, а Ирина придерживала себя в воде руками, глядя в яркое голубое небо. Пока мы курили в сторонке, он рассказал, что только два дня назад увидел в сети Ирину и узнал, что у него есть дочь.

Потом вместе мы шли по тротуару, занимая его весь. Было чуть ниже нуля, падал снег, не густо, но плавно и как-то торжественно. Я катил коляску Ирины, Олег – коляску с дочерью. Мы шли в известный в нашем районе небольшой магазин – там всегда были самые свежие продукты.

Был вечер сочельника.

[ziliboba0213]

Фома неверующий

Жил был на свете один крыс. Звали его Фома. Как так произошло, что назвали этого вполне себе солидного, с лоснящейся шерсткой и упитанного крыса Фомой? Всё очень просто, он не верил ни в какие чудеса. Он считал, что всё происходящее в его жизни происходило только благодаря его действиям. Все чудеса он отметал сразу и безоговорочно.

Фома был уже почтенным крысом, родился он весной, одним теплым майским деньком, и ему уже было 5 месяцев. Вся его долгая по крысиным меркам жизнь была сытой и безоблачной. Жил он в теплой и уютной норе, которая находилась в самом углу сарая при постоялом дворе. Всю его жизнь люди приносили в сарай пищу для домашних животных, и Фома искренне считал, что так и должно быть.

Да, чуть не забыл рассказать. У Фомы была прекрасная и умная жена по имени Буся и целый выводок детей, имена которых мы перечислять не будем, чтобы не утомлять читателя. Следует лишь рассказать, что его жена всегда верила в чудеса. Она радовалась, когда Фома приносил ей и её деткам покушать, и постоянно ему говорила: «Вот чудо-то какое со мной произошло, муж у меня чудесный, заботливый и трудолюбивый». Фому это радовало, он гордился и верил, что всё, что он делает, является только его заслугой.

Но в один прекрасный день всё изменилось.

Проснувшись, зевнув и потянувшись, Фома умылся и приготовился к рабочему дню. Он высунул свою мордочку из своей комфортной норки и как обычно принюхался. Но запаха еды он не почуял. Слегка разволновавшись, он вылез и оглядел помещение сарая. На его удивление в сарае было пусто – ни одного животного он не увидел. Еды так же нигде не было видно. Ни вкусных помоев для свиней, ни питательной соломы для скота, ни ароматного зерна для птиц. Вместо этого весь пол был устлан сухим сеном.

– Что-то тут не так, – подумал Фома.

Оны быстро пробежался по сараю и проверил места, где обычно было много всяких вкусностей. Но еды он так и не нашел. Несколько огорчившись, он вернулся в свою нору. Там уже все проснулись и приготовились позавтракать. Увидев грустного мужа, Буся спросила:

– Что случилось, чудесный мой Фома? Где наш волшебный завтрак, который ты так умело добываешь?

– Сегодня мы сидим на диете, вон какие уже толстые стали все, скоро в дверь не будем пролезать. – С этими словами Фома залез в угол норы, свернулся клубочком и сделал вид, что уснул.

Жена переглянулась с детками, пожала плечами и назидательно им сказала:

– Какой заботливый у нас отец, заботится о нас и нашем здоровье. И правда, уж больно мы много и вкусно кушаем, чудеса!

Дети одобрительно закивали.

Так прошел день, и наступила ночь. Фома плохо спал, переживая из-за случившегося. Проснувшись раньше обычного, он, не умываясь, пошел проведать, как обстоят дела с провиантом. В этот раз он решил проверить всё более тщательно. «Чудеса, чудеса… всё зависит от меня» - бубнил он, осматривая каждый уголок сарая. – «Если еды нет, то это лишь моя вина, я просто плохо ищу. Расслабился». Но и в этот день он так ничего и не нашел и пришел домой еще грустней, чем вчера. Жена, увидев его, сказала:

– Фома мой любимый, не переживай! Обязательно должно случиться чудо, и мы обязательно вкусно поедим!

Фома ничего не ответил. Он очень переживал за жену и своих деток. А еще очень хотелось кушать.

Так прошло несколько дней. В придачу к тому, что пропала вся еда, начало еще и холодать, а сено у входа в сарай покрылось каким-то белым и холодным пухом. Фома не знал, что это такое. Жена твердила ему, что это какое-то чудо, но наш герой лишь ворчал на эти слова. Все очень хотели кушать. Вся семья сгрудилась, согревая друг друга в самом теплом уголке своего домика. Каждый думал о еде, но по-разному. Жена считала, что скоро должно произойти чудо, так как не может такой красивый белый пух принести что-то черное, грустное и плохое. Фома думал лишь о том, как найти немного еды, хоть какой-нибудь самой невкусной. Детки просто хотели кушать.

Утром седьмого дня, когда в сарае стало совсем холодно, а за его дверьми уже скопились целые кучи холодного белого пуха в сарай зашел человек. В руках он держал что-то деревянное. Буся и детки, высунув из норы свои мордочки, с интересом наблюдали за происходящим. Фоме было уже всё равно. Человек поставил какую-то деревянную вещь в углу и вышел. После этого началось. В сарай постоянно входили какие-то люди, заносили непонятные и интересные вещи и выходили.

Самая интересная вещица, которая заинтересовала Бусю, была железная большая коробка, которую поставили в углу сарая. В неё положили много деревянных брусков, чем-то чиркнули и они засияли красным мерцающим светом, не похожим ни на что, ранее ей виденное. Из-за этого в сарае стало тепло, и Буся подумала: «Вот чудеса какие!»

– Фома, муженёк мой чудесный! Смотри, какое чудо случилось!

– Что там такое? – Фоме стало интересно, и он тоже решил посмотреть.

На его удивление, в сарае стало тепло и светло, даже как-то уютно. «Чудеса какие» - подумал он, но вслух ничего не сказал.

Тем временем в сарае начали собираться люди. Они ставили на непонятные деревянные вещи ароматные вкусности и тут же скрывались за дверью. Так продолжалось до самого вечера. А вечером началось самое интересное. В сарай собралось множество людей, они шумно разговаривали, смеялись и кушали всё, что принесли этим днём.

Наш крыс с любопытством наблюдал за происходящим. Один из людей заметил это и, подмигнув ему, бросил в его сторону кусочек чего-то очень вкусного. Фома так оторопел и испугался, что быстро спрятался в свою норку и забился в самый уголок. Буся же, почуяв запах, не выдержала и рискнула посмотреть. Перед ней лежал ароматный хлебушек, который иногда приносил Фома. «Чудо какое!» – подумала Буся.

Тем временем веселые люди стали кидать в сторону их домика и другую ароматную и вкусную еду. Они смеялись, наблюдая, как, высовывая мордочку, Буся хватала каждый кусочек и тащила в норку своему мужу и деткам. Фома был удивлен, даже ошарашен происходящим. В голове его крутилась только одна мысль: «Чудо-то какое случилось!»

Вот такая однажды случилась история с крысом Фомой, который после случившегося в Рождественскую ночь, наконец-то поверил в чудеса. В то самое Рождество хозяева постоялого двора решили переделать сарай в еще одно помещение своей процветающей таверны. С тех самых пор Фома и его семья никогда уже не нуждались в еде, в его доме всегда было тепло и уютно, а наш герой начал верить в чудеса.

[ziliboba0213]

Подножка

- Марина Андреевна, я очень, очень сожалею. Но, увы. Обнадеживать вас не могу, не имею права. У вас бесплодие, отсутствует овуляция, и это, как ни печально, навсегда. Наша с вами попытка стимулировать созревание яйцеклетки привела к крайне нежелательным последствиям. Больше рисковать не стоит. Кстати, рецедивов поликистоза нет, лечение прошло успешно. Но, боюсь, это единственная хорошая новость. Подумайте об усыновлении, поговорите с мужем.

Марина и сама знала, что шансов нет. Три года мучительной надежды, обследований, попыток обмануть природу и стимулировать овуляцию - всё без проку. Только киста выросла , семь сантиметров. Какими-то ужасными гормонами её убрали, конечно, но от бесплодия это не помогло.

Она вышла из клиники в предновогодний декабрь. Гирлянды огней изо всех сил старались создать праздничное настроение, но Марину они не только не радовали, но даже не раздражали. Она чувствовала лишь безмерное, бесконечное равнодушие к празднику.
"Господи, даже наркоманы детей рожают! Они, получается достойны размножения, а я нет?" - обида немного смягчала боль.
Какой-то мальчуган закричал на всю улицу - "Мама! Мама! Смотри, Дед Мороз в санях!" - в витрину кондитерского магазина затащили большие сани, посадили в них механического Деда Мороза, он махал рукой. Детям нравилось.

Уже больше года в семье Марины само слово "ребенок" вслух никто не произносил, все боялись её глаз, когда она что-то такое слышала. Звонкий детский голос стал последней каплей.
"Господи! Высшие силы, или кто там! Прошу, сотворите чудо! Мне не на что больше надеяться..."
Марина потеряла равновесие и упала лицом на аккуратно очищенный ответственным дворником асфальт, сухой и жёсткий. Прохожие помогли ей подняться, лицо было разбито от подбородка до глаз. Из носа закапала кровь. Кто-то вызвал "Скорую".
"Чуда попросила. У "высших сил". Вот дура. Как я споткнулась-то?! Ровный асфальт. И не скользкий. Ха! Хотела чуда, ну, получи, идиотка." - мысли толпились, одна злее другой.

Приехала "Скорая". Врач вздыхал и кряхтел, бурчал себе под нос что-то про угораздило и ровную дорогу, наконец сообщил, что надо ехать в больницу, сделать КТ. Всё-таки головой ударилась, лучше проверить. Да и ссадины обработать как следует.
Томография показала, что с головой всё хорошо, можно не волноваться. Новый Год пришлось встречать дома, вдвоём с мужем, ссадины на лице были свежие, да и заживали медленно, без энтузиазма.

Закончились Новогодние и Рождественские праздники, Старый Новый Год, и Марина заметила, что "критические дни" задерживаются. Такое бывало и раньше.
"Не пойду за тестом. Опять с надеждой смотреть на эти гадские полоски и убедиться, что диагноз никуда не делся? Ну уж нет. Хватит." - решила она.
Прошла неделя, потом ещё одна. А "тех дней" всё нет и нет. И вроде подташнивает по утрам... Пришлось купить тест. Муж Марины, Виктор, готовился к слезам, истерике, отчаянью жены. Так было каждый раз.
Но тест показал заветные две полоски. Марина сначала вспыхнула от радости, а потом вдруг сообразила, что ей делали компьютерную томографию, облучали... А во время беременности делать этого категорически нельзя.
- Витя... Мне же делали КТ... - выдохнула едва слышно, - это облучение, это нельзя...
Виктор секунду подумал и успокоил жену:
- Тебе голову облучали, а не живот. Иди к врачу, с ним все эти вопросы выясни. Не накручивай себя. Голова далеко от живота!

Участковый гинеколог была на больничном. Пришлось идти к другому врачу, с соседнего участка. Мужчина средних лет, Бог знает как оказавшийся в этой профессии и в этой женской консультации, долго, с искренним интересом читал карточку Марины. Анализы, обследования, выписки, заключения.
Девушка была почему-то беременна. Как так?
Марина дождалась, когда доктор поднимет глаза.
- Знаете, у меня такой вопрос... Я упала перед Новым Годом, сильно разбила лицо. Ссадины и сейчас еще заметны... Мне тогда сделали КТ. Это же облучение, это же нельзя? Что мне теперь делать?
Головоломка сложилась. Так вот в чем дело.
Врач улыбнулся:
- Не волнуйтесь! Когда вы упали, никакой беременности у вас не было. Вы потому и беременны, что упали и вам сделали КТ! Понимаете? Жесткое облучение стимулировало гипофиз, плюс стресс, в результате выработались нужные гормоны и прошла овуляция! Я не шучу. Есть научные работы по влиянию облучения на стимуляцию головного мозга. Надо же, какое чудо!

Марина вспомнила, как просила о чуде, потом упала... Тихонько, "про себя", она попросила прощения у высших сил за свою злость и обиду. На сердце стало легко и радостно.
В конце сентября, в ночь на праздник Преображения Господня, на Земле родился мальчик, Георгий.
Так звали врача, который сообщил добрую весть.

***
А где-то там, далеко, на серебристых облаках, сидели три Ангела-Хранителя, Маринин, Виктора, и малыша Георгия. Они пили из сверкающих бокалов Искристое, ножки обмывали новорожденному землянину Гошеньке.
- Всё-таки, жёстко ты подножку поставил, упала девушка лицом на асфальт. Больно же, ужас! Можно ведь было просто попросить Его, - ангел показал глазами наверх, - и она бы и так забеременела.
- Что у тебя было по человековедению?
- "Удовлетворительно".
- Вооооот. А у меня "отлично". Просто забеременеть, какое же это чудо? Подумала бы девушка, что врачи некомпетентны, неверный диагноз поставили. А он верный.
- Не убедил. Ну, ладно. Расскажи лучше, как ты такое Искристое делаешь?
- Ну как. Беру хорошую поэзию, Тютчева, например, очищаю чувства от слов...
- Да это понятно, все так делают. Но почему оно у тебя так великолепно искрится?
- Чуть-чуть Есенина добавлять надо. Пару строк, хулиганских...

__________________
Рассказ основан на реальных событиях.
Мммм... Впрочем, за рецепт Искристого автор не ручается...

[ziliboba0213]

Подарок

автор: Мария Малоухова

Новый год Костя встретил с семьёй и друзьями в ресторане. Домой вернулись в третьем часу ночи; жена с дочкой давно уснули, а Костя, как перед сложным экзаменом, всё ворочался. Вставал попить, посмотреть в окно, снова ложился. Зачем-то стал вспоминать, кто что ему подарил; и что от жены с дочкой он не получил ни носков, ни шоколадки…

Уснул он с неприятным ощущением то ли голода, то ли жажды, то ли несварения желудка. Когда проснулся, девчонки уже куда-то ушли.

На кухне с наступившим Костю поздравили две грязные кофейные чашки в раковине и пустая тарелка на столе. Он прошаркал к окну, оглядел пустой похмельный двор. Только на заснеженной детской площадке, как ветряночное пятнышко, зеленела яркая девчачья куртка.

Девочка спускала с горки лопатку, ловила внизу и снова закидывала наверх.

Когда Костя был Костиком, горки на его площадке не было. Там вообще почти ничего не было. Скелет карусели, благоухающая кошками песочница, деревянная лошадь с синей мочалкой вместо гривы. Зимой лошадь наполовину зарывалась в сугроб, а грива на морозе дубела.

Костик садится на лошадь (его коленки почти упираются в наст), хватает заиндевевшую мочалку, пачкает варежки грязноватым снегом. Утро первого января. Мама заболела, друзья разъехались на каникулы — Костик гуляет один. Он забыл надеть шарф, ему зябко, а в груди будто что-то слепилось в тугой снежок и мешает нормально дышать. «Это, наверное, желудок, — думает Костик, — потому что не позавтракал».

Костя сварил кофе, пожарил яичницу. Съел без хлеба и аппетита. Полистал ленту, поставил пару лайков в чате рыбаков, сходил по рекламной ссылке в интернет-магазин kupiveslo.ru, нахмурился; получил сообщение от жены: «булка, кур бёдра филе, яйца, колбаса док, огурцы банка, горошек, майонез, чн к чаю, мы в спа».

Он им — сертификат в спа, значит, а они!.. И хлеба на завтрак не оставили…

В продуктовом Костю встретил овчаркоподобный пёс. Улыбнулся, показав розовый язык, повилял подкрученным хвостом и убежал вглубь магазина.

— Пакет? — спросила Костю немолодая, какая-то припылённая, кассирша, выпучив рачьи глаза.
— Да, пожалуйста, — ответил Костя.
— «Маечку» или обычный?
— А какая разница?
— Мне — никакой.
— Банку горошка слопал, — сказал кому-то необъятный мужик в камуфляжных штанах, который стоял позади Кости.— Погуглил, слышь, а им бобовые нельзя. Вот думаю теперь, сдохнет или нет…
— Не знаю я никакой маечки. Это что-то из песни Земфиры? — спросил Костя у кассирши.
— Неделю назад ко мне прибился… — продолжил мужик.
— Гав! — подтвердил пёс.
— Товарищи, потише, — попросила кассирша, хмуря лоб и массируя бритые виски. — Первое января всё-таки… Так какой пакет вам дать?
— Вы можете просто дать мне чего-нибудь унести всё это?
— Дайте ему обычный, — не выдержал кто-то из очереди.
— Жалко, если сдохнет…
— Гав! — согласился пёс.
— Спасибо, — сказал Костя, звякнул пакетом и вышел из магазина.

Костя вырулил на трассу. На лобовое стекло кидался мелкий снег; щёлкали дворники. Костя держался за руль, будто за мочалку-гриву деревянной лошади, надеясь ускакать туда, где он перестанет чувствовать, как снежок в груди сжимается всё плотнее.

Заснеженная деревенская дорога по обеим сторонам вспучивалась сугробами. Костя подумал, что без лопаты к бабушкиному дому не подъехать, и решил сперва заглянуть к Степану.

— А где девчонки? — Степан вышел на крыльцо в старой дублёнке, которую Костя помнил ещё со школы, и шлёпанцах на босу ногу.
— В спа девчонки… Слушай, дай лопату, а… У меня там к калитке не подойти, наверное…
— Так вон, из сугроба торчит — бери!.. — Степан шмыгнул красным бугристым носом, похлопал себя по бокам, достал из кармана пачку сигарет.
— Ты это… заходи потом за лопатой… Я с ночёвкой.
— Понял! — Он прикурил и, затянувшись, выпустил густой молочный дым, смешанный с паром. — Взять чего?
— Не надо. Всё есть.

Половицы скрипели то ли от старости, то ли от мороза. Дом не протапливался полтора месяца, со дня похорон бабушки.

Чтобы поставить гроб в центре большой комнаты, в сарай вынесли стол и тахту, на которой Косте стелила бабушка, когда он жил у неё. Удивительно, как много места нужно мёртвому человеку и как мало — живому: бабушкина спальня была крохотной, а кровать казалась узкой и чересчур короткой.

Костя поднялся — скрипнули пружины старого матраса. В два шага пересёк спальню, присел у голландки, кирпичным стежком прошившей тесную спальню от потолка до пола, и подкинул дров. Влажные чурки дымили и шипели; из открытой топочной дверцы пахнуло сосной. Степана всё не было. Никого не было.

Костя посмотрел на слепой экран телефона и снова отхлебнул из бутылки — ледяной ром не помогал согреться. Окна синели, как пролитая гуашь.

Костик и сам не понял, как уронил баночку с гуашью, в которую он налил воду. Потянулся за сушкой, а в следующую секунду уже увидел, что к ракете, которую рисовал на плотном альбомном листе, ползёт лужица насыщенного синего цвета (по правильному — уль-тра-ма-рин). В носу защипало, Костик часто заморгал и побежал за бабушкой на кухню.

— Так... — сказала бабушка и, мягко блеснув очками, наклонилась над столом. Взяла салфетку и промокнула лист — лужица исчезла, оставив пятно. — А ты не хочешь вокруг ракеты нарисовать небо?

Костик смеётся и хватается за кисточку: небо сюда и правда просится — как он сам не додумался?

— Слушай, а хорошо, — сказала потом бабушка. — Правда, хорошо. А это что, комета?
— Падающая звезда! Чтобы желания загадывать когда захочешь.
— Умно! Возьмëм в галерею.

Галерея — это самые удачные рисунки Костика, которые они с бабушкой развешивали на стене, чтобы показать их маме, когда еë выпишут из больницы. Но маму уже не выпишут, поэтому Костик останется жить у бабушки и будет спать на тахте. Он сорвёт со стены бесполезные картинки, а ту, с ракетой, проткнёт в нескольких местах ножницами, сомнёт и кинет в печь.

***

Костя проснулся от того, что кто-то водил по его лицу мокрой тряпкой. Пахло псиной и консервированным горошком. Костя отмахнулся и открыл глаза: рядом с кроватью сидел овчаркоподобный пёс и улыбался, показывая розовый язык.

Пошатываясь и ёжась, Костя вышел из спальни. В центре комнаты стояла приспущенная надувная лодка. В ней, накрывшись старой дублёнкой, ритмично храпел Степан. Возле окна, на своём прежнем месте, снова выросла тахта. На ней половиной необъятного тела лежал мужик в камуфляжных штанах. Другая половина свешивалась на пол. В комнате стоял резкий запах резины и алкоголя.

Пёс подбежал к хозяину и принялся лизать ему руку. Мужик издал клокочущий звук, открыл глаза и тяжело, кряхтя, пыхтя и почёсываясь, уселся на тахте.

— Не сдох? — кивая на пса, зачем-то спросил Костя.
Мужик потёр свои опавшие сенбернаровые глаза и вислые щёки, зевнул, пожевал что-то призрачное, погладил пса. Наконец сказал хрипло:
— Гулять хочет... Это, слышь, Астроном, а пить есть чего? Лучше бы пивка... Хотя погоди...

Всё так же кряхтя, он поднялся с тахты и подошёл к лодке. Охнув, присел возле борта, пошарил рукой где-то в ногах храпящего Степана и, приподняв щёки и просветлев, вытащил бутылку пива.

— Вот Стëпка молодец, слышь? Припрятал на утро!
— Хррр-пф, — не мог не согласиться Степан.
— Ну, кто раньше встал, того и... Астроном, будешь?
— Нет, спасибо… — Костя сел на тахту, упёр локти в колени, закрыл лицо ладонями. — Слушай, я вчера перебрал, кажется… почему Астроном-то? — глухо спросил он.
— Не помнишь ни фига, да?
— Почему не помню... Помню. Только не всё, — соврал Костя.

Мужик уже открыл бутылку и возился в углу комнаты возле печи. На полу кучкой лежали чурки, валялись скомканные бумажки, газеты, сигаретные пачки.
— Тьфу, чёрт, отсырело всё… Это, слышь, Астроном, найди-ка чего на растопку…

Костя вернулся в спальню, выдвинул верхний ящик комода, где бабушка хранила лекарства, а ещё — документы и записные книжки. Из-под холодной мяклой кипы выудил пачку вырезок из «Рыболова». Когда старшие соседские пацаны не захотели взять Костика на рыбалку, бабушка решила, что будет рыбачить с внуком сама — пришлось учиться.
«Рыболов» оказался сухим.

— Так это, слышь, как я тебя с чердака стаскивал, значит, не помнишь? Ты чуть полкрыши кувалдой не разнёс… Хорошо, что мы с Фунтиком во дворе были, услыхали... — Он замолчал, разглядывая поникшего Костю. — Вот молодёжь, ни фига пить не умеет… Я, Астроном, сосед твой, сосед, недавно дом напротив купил…
— А лодка откуда?
— Это от Стёпки притащили... Только надуть нормально, вишь, не получилось по синьке…
— А ты не знаешь, зачем я… кувалдой-то?
— Окно хотел в крыше пробить, чтобы это, слышь, на звёзды смотреть. Ну, чисто астроном, — сказал сосед и рассмеялся. Из его объёмной глотки, смазанной пивом, выходил сочный, гортанный гогот.
— На звёзды? — переспросил Костя и посмотрел в светлое окно.
— Ага. Всё повторял, как заведённый: рисунки не помогают, нужны настоящие...
— Настоящая… — вспомнил Костя.
— Чего ты там бормочешь? Не слышу ни фига, тут всё трещит, свистит…

В сенях, как вылетевшая из бутылки пробка, хлопнула дверь.

— Падающая звезда нужна настоящая... — сказал Костя, глядя на вошедшую в комнату жену. — Чтобы желание загадать.
— Выходит — сбылось, желание-то? — спросила она, кивнула на спящего Степана и вздохнула. — Прости, что к новому году не успели… доставку только вчера утром получили — и в деревню… Хотели до Рождества у Стёпы в гараже припрятать, но вы тут мальчишник не вовремя устроили…

Из новой резиновой лодки доносилось ритмичное «хррр-пф». В печи щёлкало и разрывалось. Костя почувствовал, что в его груди будто открыли какой-то вентиль — и туда, наконец, начало проникать тепло. Выходит — сбылось.

[ziliboba0213]

Ангел

16:41
Старший биолог Каплан, вычислительный центр. Десять минут назад произошла серия глубоководных взрывов. Пытаюсь связаться с другими модулями. В модуле, где нахожусь я, сработала заглушка — переборка в положении «намертво» — значит, тоннель в лабораторию затоплен. Действую по правилам: чтобы спасти данные, диски с компьютера необходимо извлечь и погрузить в защитные капсулы.

Открыла шкаф с капсулами — пусто. Утром были на месте, фиксировала в журнале. Из электрощитка торчат странные провода. Скафандр отсутствует. Очевидно, что после моей проверки забрали на техобслуживание. В наличии лишь один шлем, но без других частей снаряжения он, конечно, бесполезен. Ремонт-подлодки ожидать не от кого — забрал Петрушевский. Вторая сама на ремонте. Нам ничего уже не поможет. Глубина почти четыре тысячи метров. Вариантов выйти у нас нет. Если вода зальётся внутрь, то пять лет исследований будут уничтожены.

Научный сотрудник Сухомлинов, который был в момент взрывов со мной в модуле, — без сознания, пульс слабый. У меня сотрясение, тошнит. Скорее всего, сломала рёбра по левой стороне в районе 6-8 пары. Дышать трудно, резкая боль на вдохе, еле могу стоять. Нужно ещё раз проверить как остальные члены команды.

17:08
Сообщения с другими колонистами нет. Проверила все резервные каналы — глухо. По инструкции я обязана получить указания от командира, но он не отвечает. Попробую построить картинку станции гидролокатором. Сухомлинов ещё в отключке. На физическое воздействие не реагирует.

Из вычислительного центра доступ к главному гидролокатору заблокирован, могу использовать только местный сонар. Его должно хватить, чтобы посмотреть хотя бы на часть нашей базы.

17:27
Повысила частоту сигнала. На месте командного пункта что-то похожее на обломки. Точно обломки. Значит, инструкций не будет. Фермы, жилые модули, энергостанция, даже рукава ближайших коридоров — я всё проверила — ничего этого больше нет. Искорёжено, хаотично разбросано — судя по тому, что я наблюдаю. Огромные здания — их как будто не было. Но верфь, вроде бы, функционирует. По крайней мере, полностью отображается на мониторе.

17:42
Небольшое размытое светлое пятно примерно в ста метрах от меня. Если это не фонари верфи, то я не знаю что. Сквозь иллюминатор мало что видно. Сначала мешал поднятый грунт, а теперь просто темно. Ручной фонарик слишком слабый, батарейка садится. С верхних участков базы до сих пор падают силовые кабели и то, что осталось от лифта и опор; песок мешает обзору. Повсюду слышен скрежет и удары о дно. Маячки не работают, внешняя подсветка тоже не включается, внутренней хватит ненадолго. Но я уверена, что верфь уцелела.

17:56
Сегодня смена моей дочки Розы, она должна быть там. Я чувствую, что она там. Бог тебе в помощь, доча.

18:16
Попыталась связаться с поверхностью — никто не отвечает. Они давно молчат. Главный инженер Петрушевский выплыл (ли?) на поверхность неделю назад, когда случилось возгорание в кислородной камере, примерно в то же время начались помехи в системе связи. Обратно не вернулся. Наверное, анархисты нас раскрыли. Почему-то из головы не выходит то недвусмысленное послание от них, которое мы получили в середине декабря. «Слепая вера в науку будет погребена вместе с вами». Надеюсь, это произойдёт не сегодня. Возможно поэтому сообщение с наземной станцией пропало. Вряд ли я узнаю правду.

Полагаться на системы жизнеобеспечения, естественно, мы не можем. Кислорода в модуле осталось максимум часов на 50, с учётом Сухомлинова. Сказать точнее сложно — приборы измерения вышли из строя; прикинула по квадратуре помещения. Потихоньку все системы отказывают. Если не умрём от удушья, то окоченеем — заряда в запасном аккумуляторе мало — 7%.

18:44
Всё что могло упасть, уже упало. Теперь настолько тихо, что я будто бы слышу течение, хотя в квадрате Чинихо это маловероятно. Да и в принципе маловероятно. Но ощущение стойкое, словно снаружи не вода, а мазут, обладающий телом, огромный угорь, и он всё трётся и трётся о наш модуль. Не знаю. Даже помещение стало меньше. Или стены сдвигаются, или… или со мной что-то не так.

Батарейка на фонарике села, освещение внутри ВЦ то пропадает, то появляется. Через иллюминатор видно в районе пяти-семи метров, не больше. Хотя смотреть не на что — вокруг сплошное дно.

19:13
Трудно признавать, но у одного человека в модуле шансов дождаться помощи больше, чем у двух. Я пытаюсь гнать эти мысли, однако решать всё равно придётся, причём сейчас. Если Роза приведёт с собой помощь с наземной станции, это займёт какое-то время, и оно может отличаться от того, что осталось прямо здесь. С другой стороны, странно ожидать спасения от тех, кого именно мы и спасаем. Они должны были спуститься к нам в тот же день с Петрушевским.

19:40
Руки трясутся, мне всё время хочется их чем-то занять. Бесцельно хожу по модулю. Боль в боку утихла, или мозг её отрицает. Становится холодно.

Да, это конец.

19:59
Перевела сонар в рабочий режим. Тоже бесцельно. Но мне нравится этот звук — «пинг». «Пинг». Он успокаивает. Пожалуй, выключать не стану. На заряд аккумулятора никак не влияет.

20:13
Со стороны верфи мигает свет, как в нашем ВЦ. Там тоже заканчивается энергия.

20:22
Слишком интересно мигает этот свет. В столе нашла заметки Сухомлинова, на последней странице азбука Морзе. Попробую декодировать сигнал с верфи.

20:32
Тире, тире, точка, точка. Точка, тире. Точка, тире, точка. Тире, тире, тире. Повторяется без паузы. Получается «ЗАРО». Бред какой-то. Может, латиница. Но в заметках один перевод — на русский.

20:35
Роза! Жива! Моё чудо! Хотела послать обратное сообщение — фонарик сдох, освещения в ВЦ больше нет, функционирует только электронный журнал, да и тот периодически гаснет. Приходится перезагружать; впрочем, все мои записи остались без изменений. Когда я умру, люди должны узнать что здесь происходило.

Держись, дочка.

21:07
Оставляю инструкцию в случае смерти.
Эксперименты с водорослями, актиниями на компьютере 2В, диск с данными отсоединяется с задней стороны блока, в самом верху. В пластиковом ящике с красной надписью «РО» находятся успешные эксперименты с ракообразными. Исследования полностью не завершены, в частности: … Не важно. Те данные, что мы добыли, их должно хватить, чтобы избавиться от голода даже в условиях загрязнённой воды. Задача очистки от радиации не решена, но мне кажется, мы очень близко подошли к чему-то новому. Информация хранится в сейфе, я его отмечу жирным крестом, ручку просто поверните по часовой.

Это всё, что действительно может вам помочь. Остальные диски также в блоках, также найдёте с задней стороны, но там мало полезного; операции с местным бентосом не принесли существенного результата. Извлеките сначала 2В, «РО» и вычисления-опыты из сейфа.

21:47
Вижу огни фиолетового цвета, бьют прямо в иллюминатор. Слава тебе, Боже! Это ремонт-подлодка, такие огни могут быть только на ней, значит, Роза починила её. Точно чудо. Когда, если не сегодня?

Подплывает ближе к нашему ВЦ.

Я знаю что она хочет сделать. Но у неё не получится — она затопит и меня, и исследования. Выбора нет — ей придётся спасаться одной, и, если повезёт, попробовать организовать рэк. Нас к тому моменту, конечно, уже не будет. Сухомлинова я решила не трогать. Не моя прерогатива. Если уходить в другой мир, то не стыдясь своего прошлого.

Роза, ты очень умная, ты знаешь что необходимо сделать. Плыви и не оглядывайся. Мирлеф, Агадир, оттуда в Касабланку и до порта Сеуты. Там тебя встретят и проводят в Малагу. Всё будет хорошо, только не забывай куда держать курс. Но она знает.

Я достала лист бумаги и написала ей алгоритм передвижения. Она видела. Моргнула светом.

21:57
Снова использует Морзе. Точка, тире, тире, точка. Точка, тире, точка. Тире, тире, тире. Точка, точка, точка. Тире. Точка, точка.

Я всё понимаю, дочь. Я всё понимаю.

22:03
Подлодка теперь со стороны тоннеля. Слышу как манипулятор стучит по переборке. Люк может не справиться.

Я пыталась докричаться до Розы, но это бестолковая затея — она не услышит. Или не захочет услышать.

22:12
Удары прекратились. Видела левый борт судна. Роза уплыла. Остались только мы с Сухомлиновым. Это правильно. Правильно.

22:40
Роза — мой ангел. Моё чудо. То, что она выжила — лучший подарок не только мне, но и всему человечеству. Я думаю, это судьба. Её всё равно должны были сменить через пару-тройку недель. Наверху тянули жребий: кто будет двенадцатым участником — победил старый механик Матиас. Так и так Роза оказалась бы на суше.

И даже то, что анархисты загнали нас под воду — это тоже судьба. Да. Так было угодно самому Богу. Но мы справились. Не со всем, но справились. Вера в науку не слепа. Человек достоин второго шанса.

23:14
До Рождества совсем немного. Не думала, что праздник будет таким. Наверху, наверное, отмечают. Учитывая, что на поверхности ядерная зима, Рождество там можно праздновать хоть каждый день. Разумеется, в моей ситуации остаётся только шутить. Заряд аккумулятора — 2%. Наверняка это последние записи в журнале.

23:31
Мой штоллен лежит в кухонном шкафчике кают-компании. Лежал. Хотела подбодрить команду, пекла за 40 дней до, как положено. Без цукатов, марципана, конечно… зато корицы много. Не знаю почему никто не догадался (запах-то яркий), хотя я намекала на сюрприз. Первый подводный штоллен.

Жалко. Так мы и не попробовали.

23:58
Ангелы больше не спускаются с небес. Они выплывают из тёмных морских глубин, но как и раньше, несут благую весть.
Мария Каплан, научная станция «Последняя надежда», журнал от 6 января 2102 года.
Заряд аккумуля…