Конкурс 2023 - "Настало время удивительных историй"

[talia]

Платформа Скоротово, или Не очень добренькое местечко


Двери электрички закрылись, и она начала движение, но не по направлению к Кубинке, Можайску, Бородино и далее... Почти сразу «темно-зеленая гусеница» повернула направо, на одноколейку, тянувшуюся мимо Захарово, Хлюпино, Скоротово и заканчивавшая маршрут на конечной станции – Звенигород.
До платформы Скоротово, на которой Николай Колчин собирался выйти с целью углубиться в лес в поисках последних осенних рядовок, пригородная электричка бежала 14 минут, и это время можно было посвятить дальнейшему чтению томика рассказов-ужастиков Стивена Кинга. Но Николаю надоело сидеть, и он, прихватив корзинку, пошел в первый тамбур первого вагона. Там-то он и наткнулся на мужичка, втихоря покуривавшего сигарету.

Сам-то Николай, которого друзья частенько звали просто Кыля, уже сто лет, как не курил, и к этой человеческой слабости относился спокойно, пусть даже действие происходило в общественном месте. Да и сам не гнушался тяпнуть с друзьями в той же электричке по пятьдесят водочки, после чего лакирнуть пивком, при этом, конечно же, шифруясь от посторонних глаз…

– Опаньки! – выдал курящий в тамбуре мужик, едва завидев Николая. – Надо же – старый знакомый!
– Здравствуйте, – слегка недоуменно ответил Кыля. – Мы-ы с вами…
– Ха! Да ты не помнишь ничего, – расплылся в улыбке мужик. – Я бы тебя, наверное, тоже не вспомнил, если бы история не повторилась!
– Какая история? – Ничего не мог понять грибник.
– Прошлогодняя, какая же еще, – продолжал улыбаться нарушитель правил общественного порядка. – Не помнишь?
– Да что-то, – наморщил лоб Кыля. – Со мной много разных историй происходит…
– Я тебе напомню! Ты опаздывал на эту самую электричку, бежал, руками махал машинисту, чтобы тот подождал. И машинист не стал торопиться. А ты выскочил на платформу, но заскочить в последнюю дверь последнего вагона сразу не получилось. Нога у тебя провалилась в щель между электричкой и платформой, ты упал на спину, а я тебе подал руку и вытащил!
– Так это ты был?! – обрадованно воскликнул Кыля. – Ты, можно сказать, тогда мне жизнь спас.

И он действительно вспомнил тот случай, когда после похода с друзьями за грибами, слегка навеселе возвращался домой и на безлюдной платформе Скоротово с ним произошел этот эксцесс. Да, кажется, этот самый мужик помог ему тогда выбраться и заскочить в тамбур последнего вагона, но при этом еще и умудрился выдернуть Кыле руку из плечевого сустава. После чего горе-грибник уже в Москве едва ли не со слезами на глазах добирался до травмпункта, чтобы восстановиться.

– А знаешь, что самое интересное? – продолжал улыбаться курильщик. – Буквально точно такой же случай, там же, на Скоротово произошел еще с одним грибником! Он тоже провалился и я, можно сказать, уже по привычке помог ему выбраться.
– И так же повредил ему плечевой сустав?
– Чего?
– Да все нормально, – тоже улыбнулся грибник и потянул для пожатия руку. – Спасибо тебе! Я – Николай.
– А я – Василий.
– Еще раз – спасибо. И за меня, и за того парня, которого тоже вытащил.
– Да, ерунда…
– Водочки выпьешь? – спросил Кыля, когда электричка остановилась в Захарово.
– Да я бы с удовольствием, но – работаю на газовой станции в Введенском. А там с этим строго, поэтому, собственно и здесь, в тамбуре, как бы впрок накуриваюсь.
– Понятно. А я вот опять в Скоротово – за грибами, – Колчин кивнул на корзинку. – Как думаешь, не сошли еще рядовки?
– Не знаю, – пожал плечами Василий. – А чего вы все в Скоротово-то рветесь? Там медом, что ли намазано?
– Да у меня друзья деревне Кобяково обитают, от Скоротово – километрах в трех. Там тоже лес рядом, но сплошные буреломы. А здесь далеко ходить не надо, лес, вроде бы, приятный, если те же опята или рядовки пошли, то можно за час целую корзину набрать и на следующей электричке – обратно в Москву.
– Ну да, ну да, – Василий выбросил окурок между закрывающимися дверями, и не успела электричка возобновить движение, закурил новую сигарету. – А ты в курсе, что местечко это… не то чтобы проклято, но, как бы поточнее выразиться… не очень добренькое?
– В смысле? – нахмурился Кыля.
– Ну-у-у… – Василий глубоко затянулся, выдохнул в сторону дверей, – есть и слухи, и главное – факты. Точно сказать не могу, но за последние годы на перегоне от платформы Скоротово до Звенигорода благодаря электричке погибло более тридцати человек.
– Как это? – у Кыле по коже пробежали мурашки. Он вспомнил, как во время службы в армии получил письмо от бабушки, жившей в летний сезон на даче в Кобяково, и в том письме она написала о гибели Славки Мартусюка. В свое время они со Славкой вместе гоняли на футбольном поле мяч, играли в карты, ходили за грибам… И вот Мартусюк возвращался вместе с девушкой домой – по шпалам на перегоне Скоротово – Звенигород. Услышав шум приближавшейся электрички, они разошлись по разные стороны пути, а когда электричка, проехала, девушка не увидела и не нашла своего парня. Обнаружили его на следующей день, в канаве, бездыханного.
– Получается, по неосторожности, – вновь затянулся сигаретным дымом Василий. – Мне, правда, не особенно в это верится. Так много жертв и все – по неосторожности?
– А что же тогда?
– Что – что! Мистика какая-то. Добренькое местечко, добренькая платформа, на которой у людей нормально заскочить в электричку не получается…

Позади осталась платформа Хлюпино, Кыля должен был выходить на следующей, и в эти последние минуты своей поездки не знал, что сказать собеседнику. Молчал. И курильщик Василий тоже молчал. А чего еще говорить-то? Так, в молчании они на прощание пожали друг другу руки, и Николай Колчин выскочил на знакомую до боли платформу Скоротово.

Воздух! Ни с каким другим не сравнимый воздух подмосковного леса, так радующий любителя природы еще с дошкольного возраста!
Кыля не особо торопливо пошел вдоль полотна железной дороги; электричка тоже тронулась, ускорилась, но почти сразу раздался звонкий гудок и пискляво заскрипели тормоза, впрочем, буквально на две-три секунды, после чего «темно-зеленая гусеница» вновь ускорилась чтобы вовремя добраться до конечной станции Звенигород.

Возможно, кто-то перебегал через железную дорогу, к примеру, лось, хотя в последние годы этих великанов подмосковного леса Николай не встречал. Порой радовали глаз красавицы-белочки, совсем редко – мелькала рыжим хвостом лисица, однажды он спугнул в кустах двух кабанов – довольно-таки приличных размеров и очень удивился скорости бега этих вообще-то опасных для человека зверей. Вот собаки в лесу встречались часто и даже однажды стая из трех псов набросилась, было, на грибника, но Кыля не растерялся, заорал на них и со всего маха врезал корзинкой по морде вожаку. И на этом – все, собаки, поджав хосты, куда-то там ретировались, а Кыля, у которого даже дыхание не сбилось, спокойно подобрал обратно в корзинку рассыпавшиеся грибочки и продолжил прогулку по лесу.

--- продолжение следует ---

[talia]

--- продолжение ---

От платформы вдоль железной дороги тянулись несколько дачных участков, и сразу за ними начинался лесок. Сначала, конечно же, опушка, но дальше – вполне себе серьезный, где-то даже непроходимый из-за бурелома лес. На краю этой опушки Кыля и наткнулся на какой-то непонятный черный комок, который слегка подрагивал. Кыля присел перед ним, протянул руку, дотронулся и сразу понял, что это не просто комок, а собака, умирающая собака, оставившая на его ладони, пальцах свою кровь.

«Вот кто перебегал дорогу перед гудевшей и притормаживающей электричкой! – догадался грибник. – Эх, не успела бедолага».
Кыля посмотрел на окровавленную ладонь и увидел, что на ней еще и блохи шевелятся – успели покинуть умирающее существо. Кыля поспешно принялся вытирать руку о пожелтевшую осеннюю траву на каком-то бугорке. Не сразу обратил внимание на еще один такой же бугорок по соседству, рядом с которым лежали букетик искусственных цветов, продырявленный мячик, детская поблекшая деревянная кукла.

Грибник вспомнил, что и раньше обращал внимание на два этих небольших бугорка на опушке леса и думал, что здесь кто-то из местных жителей похоронил умерших домашних питомцев – возможно, кошек или собак...И вот – рядом с этими могилками оказался еще один трупик…
«Собака, собака, собака, убитая электричкой собака… – крутилось у Кыли в голове. – Как же жалко псину!»

Он шел по лесу, все больше посматривая не по сторонам в поисках грибов, а на свою недавно испачканную в крови руку. Трупик погибшей собаки остался лежать рядом с двумя могилками домашних животных. Возможно, кто-то похоронит рядышком и эту бедолагу, но только не он, не Кыля. У него хоть и стальные нервы, но не до такой же степени!

Грибы… Грибочки, которые он так любился собирать, а потом, возиться с ними, перебирая, очищая от земли и мусора, потом промывать, варить и жарить лисички, сыроежки, подберезовики, подосиновики, маслята, моховички; варить суп исключительно из белых; солить и мариновать опята, свинушки, чернушки, рыжики, рядовочки; ну и, конечно же, через некоторое время их кушать, в компании друзей закусывая ту же водку…

Так еще сравнительно недавно Кыля пристрастился еще к сбору весенних строчков. Они, как и сморчки, считались условно съедобными, но если правильно приготовить, сделать жульен, так пальчики оближешь. Но сейчас был конец октября и окружающую местность в районе платформы Скоротово окутал густой туман.

Впрочем, сквозь этот туманище, он наткнулся-таки на стайку рядовок. И это были синюшки, которые не оказались червивыми, так еще и пахли лесом! Десятка полтора набрал Кыля хороших синюшечек, пока не наткнулся на еще один холмик-могилку. На этот раз увенчанную крестом, а рядом – три пенька вокруг большого пня; оборудованное место для поминания усопшего человека. Почему похоронили не на кладбище? Да, бог знает. Возможно, не было у родственников денег, чтобы официально захоронить. Возможно, и не родственники здесь похоронили его или же ее. Просто нашли труп человека, скорее всего, сбитого электричкой, и чтобы не связываться с «органами», выкопали могилку…

Кылю передернуло. Водка-то у него с собой была – налитая в пластиковую бутылочку, и он достал ее из рюкзачка, открыл крышечку, сделал два глотка, поминая неизвестного ему человека.
Наверное, алкоголь ударил в кровь, но в любом случае ему показалось, что три пенька, расположенные вокруг большого пня вдруг вздрогнули, зашевелились, начали приподниматься над землей. Но тут же и опустились, словно рухнули по мановению чьей-то невидимой руки. И в то же время задрожал и начал отрываться от земли большой пень, на котором стояла бутылочка с водкой.

Кыля подхватил бутылочку, и пень, поднявшийся не очень невысоко, упал почему-то на бок, почему-то катнулся к могилке-холмику, ударился об него. И тут уже зашевелился, задергался сам холмик, с которого упал на землю крест.
Кыля зажмурился, надеясь, открыв глаза, увидеть вокруг обычный лес, в который он приехал собирать осенние грибочки. Лес никуда не делся, но при этом перед грибником образовались какие-то потертые, слишком уж чумазые собака и кошка, словно только что вылезшие из… Он перевел взгляд на холмик… на бывшую могилку, и на этом самом месте увидел человека. Такого же потертого и чумазого, как два четвероногих существа. Глаза у мужика были такими же блеклыми, но, Кыля сразу распознал в нем своего бывшего знакомого Славку Мартусюка. Вновь вспомнил письмо бабушки, о том, что Славку сбила насмерть звенигородская электричка!

Готовые вырваться слова застряли у Кыле на языке, возможно, благодаря гудку той самой электричке, которая рвалась от станции Звенигород по направлению к платформы Скоротово и дальше – на Москву. Тем не менее, он подхватился и побежал по направлению к платформе – прочь от существ с блеклыми глазами, каким-то образом выкопавшихся из могилок.
Какие там грибы! Какое там проклятое место, о котором поведал Кыле мужик в тамбуре! Да и какая там звенигородская электричка, которая сбивает людей, собак, кошек…

Как с этим всем справиться? Да и сможет ли он?
Нет, нет, и еще тысячу раз нет!
Кыля мысленно приказал себе забыть о платформе Скоротово; выбежал на шоссе, на котором, к своему счастью, увидел автобус, направляющийся в сторону станции Голицыно; благополучно до нее доехал и уже там сел на электричку стартовавшую из Кубинки – аж до Лобни. Кыле же нужна была только платформа Тестовская…

[talia]

Вне конкурса

Эльза и Левинсон

Старая, старая Эльза.
Левинсон ласково вглядывается в заштрихованный дождем силуэт соседки. Эльза приближается: склонив голову к левому плечу, подобрав длинную юбку, высоко поднимая худые ноги. Так ковыляет осенняя цапля.
Старая осенняя Эльза скользит по холодной траве, аккуратно огибая девясил. Сегодня Эльзе снились кошки. Десять шмыгающих кошек проплутали до утра, дождь наплакал им в сапожки, с горловиной свитера. Эльза родилась с перевитой вокруг шеи пуповиной. Умрет — не умрет, гадали роддомовые неродовитые домовые. Пришел родовитый Вий Модестович — древний, косоглазый акушер — поплевал на коричневые ладони, потер хрупкие пяточки, потянул носом. Эльза пахла чабрецом и нежностью. Вий ловко убрал пуповину, запах стал невыносим. Эльза шевельнулась, осьминожно задергалась, — «выживет, дуреха, на радость Богу», — пробормотал старик, — «однако, ветер усиливается» и вышел вон. В сердце навылет ранен был акушер, ранен смертельно, для плоти неопасно. Трех его жен соблазнили плюгавые бесчеловечные любовники, задразнили Вия: дурак-акушер спасает, в люльки Господни кидает, сам, согбенный, врастает в землю, шарит по просторам одним глазом одичалым. Глядишь — и окинет бегло целый круг. Но то в прошлом.
Эльза — Господня проруха. Жила как придется. Приторговывала нежностью. Ловила девство на блесну опыта. Пряталась в сумерках. Выходила горевать, меж колен зажимала то Волка то Собаку.
— Небрежно выглядите, доктор, — бормочет старая Эльза, разглядывая сонные флоксы.
Доктор улыбается.
— Ваш мерзкий терьер опять давил крыс под моими грушами.
Доктор кивает.
— Когда же вы приструните, наконец, вашего невоспитанного пса?
Доктор пожимает плечами.
— А я ведь нравлюсь вам, доктор…
Она не спрашивает, она выпевает эти слова и ласково косит зрачком. Скорее всего, от смущения, не от соблазна. Левинсон сглатывает и расстроено думает о рукописи, ждущей его дома.

Они стоят молча, решиться нет сил, душевные силы покидают их.
Эльза непонимающе смотрит на коричневый сюртук доктора, скользит взглядом по ржавым пуговицам, ей спокойно и безрадостно.
Доктор молчит, заложив руки за спину, на ресницах его вздрагивает солнечная паутинка.
— Прогоните пса, — устало говорит Эльза. Поворачивается, уходит прочь, и флоксы кивают ей вслед.
— Эльза! — окрикивает ее доктор.
Начинается дождь. Долгий, скользкий, как угорь, дождь. Когда смеркаться станет, проникнет в оконные рамы водяная тень минувшего. Хорошо, когда дождь заканчивает свою работу, в саду влажно, важно надулись цветы, на листьях — сумрачные изумруды.
— Эльза! — шепчет доктор, — Я люблю.
Не стоит, доктор, поздно уже. Потом, потом, как-нибудь, когда потеплеет, сумерничать станем. Осатанеем от нежности. Потом, потом, потом.
Любовь — это грех, думает Эльза. Я плаваю в океане греха.
Три недели назад доктор завел черного пса. Йоркширского терьера по кличке Том Голуэй. Том исправно давит глупых крыс в ржавом эльзином саду. Сплошь клены, клены, запах чабреца витает, и смуглые крысы барабанят по стволам рябин. Эти хмурые бурые крысы перебежали в сад Эльзы из соседнего дома, где обитает старый доктор Левинсон.

«Сбежим, пожалуй», — говорит одна, та, что с астмой и болями в груди. «Пожалуй», — соглашается другая, та, что хромонога и упряма. «Боюсь терьера», — вздыхает третья — безумная, голодная, полуслепая. Эти две берут третью за лапы, тянут в рыжие сени, преддверие сада. За ними крадется черный пес.
«Не верь. Не бойся. Не проси», — усмехается первая, поглядывая на вздрагивающие усики второй. А третьей — все равно. День катится на закат. Багряное солнце подает крысам знаки. Но те не видят, не слышат, не замечают солнечных знаков. Они жрут рябиновую кору и печалятся о незаметно прожитой жизни. Крыс настигает пес. Перекусывает хребет первой, душит вторую, отпускает третью. «Ты безумна, сыта, полуслепа, — беги, крыса, беги!», - приказывает взглядом Том. Третья морщится от боли и отползает под корень старой липы. Там живут муравьи. Все кончено. Солнце ставит заплату на прорехе сумерек. День отошел.

Наутро, беспечно вымыв руки, потряхивая кончиками пальцев, Левинсон выходит на ступени своего синего дома, и ежится от утренней прохлады. Справа растет ежевика. Справа щетинится малина. Под ногами — веселый Том. Следом за Левинсоном, вздыхая и охая, охая и вздыхая, шаркает престарелая бабушка доктора. Каждое утро бабушка срывает надменный георгин и ставит его на обеденный стол в старинной вазе саксонского хрусталя.
Готовит себе доктор сам. Зябко поводя плечами, Левинсон медленно накрывает на стол, раскладывает тарелки и столовые приборы на шесть персон. Он любит шестерых.
Маму.
Христа.
Дочку, умершую во младенчестве.
Девочку с открытки.
Юношу с косым пробором, однажды забравшегося в сад воровать яблоки.
Эльзу.
Она выбегает на веранду и вглядывается в просветы между бурыми кленами и ржавыми рябинами.
Она не замечает двух мертвых крыс и одну — полуживую, сытую, несчастную.
Она не замечает утренних даров дня сегодняшнего — ветреного солнца и солнечного ветра.
Она не видит, как прекрасен сад, как нежны узоры поющих листьев, как легко пахнет зверобой и мята.
Эльзе кажется, что сквозь солнечные пелеринки на нее смотрит Левинсон и кивает ей.

А доктор между тем грустно завтракает и, завершив трапезу, вытирает уголки рта платком. Кивнув бабушке, отправляется в кабинет, но останавливается на пороге. Мечтательно шевелит губами, припоминая древний романс.
«Благодатное время, - думает Левинсон, — сколько счастья вокруг».
Пару мгновений он раздумывает над тем, как точнее — «кругом» или «вокруг», а затем улыбается и звонко чихает.
И Эльза решается.

Вечером доктор и Эльза прогуливаются по саду.
— Моя жизнь, доктор, — нашествие фрегатов. Легкими бедами проносились они по волнам моей жизни. Дурно сказано.
— Нет, не дурно, — не соглашается доктор. — Не дурно, просто неудачно.
— Да, да, неудачно, — соглашается Эльза и тут же начинает сердиться.
«Недовольная моя, старая Эльза», — трогательно думает доктор Левинсон.
— Эля, а вы верите в Бога?
— Бога нет, — немедленно отзывается Эльза и приказывает: «Говорите мне Эля чаще».
— Эля, но как же! Посмотрите – вот часовня. Ее построил мой прадед. Освятил, между прочим, в честь иконы «Утоли моя печали».

Эльза удивленно поворачивает голову: «Как?»
— Это Богородичная икона, Эля.
Эльза кивает головой, мгновение спустя: «Чьи же печали она утолила?»
— Мои.
— Вы не в счет, — насмешливо произносит Эльза.
Теперь кивает доктор: «Это правда».
— Мне читали в детстве сказку «Бузинная матушка». Слышали? Вот если бы существовал такой храм, я бы обязательно поставила там свечечку.
— Такой храм есть.
— Не врите мне, — шепчет глазами Эльза, — Никогда не врите мне.
Но она решилась и нырнув в омут страха, говорит:
«А хочешь, я разденусь? Я еще ни перед кем не раздевалась. Должно же это когда-нибудь произойти».

Падает первая капля. В полутьме — прямо на нос Левинсона, но каплю пугает одиночество, и она скатывается на теплую землю.
Молча они переходят под веранду.
Глаза доктора влажные. Зеленые зрачки, как осока.
Перед ними плывут облака. Они не замечают облаков. Они всю жизнь плыли перед ее глазами — белые, просторные облака. Облаками стали ее глаза, не надо ничего говорить, все так и должно быть, и эти облака, тихие долины, неуклюжие речи, маленькие слепые капли. Эльзе кажется, что на лице ее появилось подобие улыбки.

Доктор плачет. Эльза улыбается. Оба не замечают, как над ними склонились их нерожденные сыновья. В тростниках на том краю земли гудит ветер. Осока наши глаза. Дыхание наши речи. Боль наша нежность. Такие белые кораблики. Фрегаты. Как в детстве. Идешь вдоль ручья, и палые листья текут. Плачь — не плачь, все завершится могилой и возрадуется всякая плоть.
Что случится с ними? Что будет с каждым из нас?
До свидания, плоть. — Здравствуй, Речь.
Когда завершится нежность?
Есть ли у дождя отец?

[talia]

ВСЁ БЕЛОЕ

Я всегда любила белый цвет. И выбирала новый дом именно по этому принципу: чем белоснежнее, тем лучше. Не прогадала: на закате веранда подсвечивалась солнцем, заходящим за безбрежную гладь моря, и в этом отблеске всё торжествующе сияло в уверенности: утро будет прекрасным.
— Не слишком ли ты поспешила? — спросила Корделия, потягивая вино.
Длинный фужер с тонкой ножкой на фоне белой колонны за её спиной красиво переливался кроваво-красным. Белоснежная яхта одиноко маячила на голубой безмятежной глади моря, которая становилась всё темнее и бирюзовей.

— Приличия она соблюла, — пожала плечами Ирена. — И ты могла бы быть поделикатнее: Каре приходится постоянно держать себя в руках, чтобы оставаться сильной. Не так ли, дорогая?
Обратилась она ко мне. Я кивнула. Эти два ангела — тёмный и светлый — были со мной всю жизнь. Ири поддерживала и высвечивала благородными красками любой мой поступок. Она искренне восхищалась, чего никогда не делала Корди. Наоборот, даже достойные завоевания в устах Корделии приобретали душноватый смысл. Я бы с полным удовольствием навсегда вычеркнула её из жизни, но не могла — Ири шла только в комплекте с Тёмной.

— Ты же знаешь, белый — мой любимый, — сказала я, прикрывая глаза. — Где ещё ты видела настолько чистый цвет здания? Его бы сразу забрали, не подсуетись я. И таких уникальных, одиночных зданий в нашем мире по пальцам можно пересчитать.
— Ладно, — ответила Корди. — Допустим, покупку нового дома люди сочтут необходимостью. Ну, вроде как не можешь жить там, где воспоминания настигают на каждом шагу. Но траурное-то платье могла ради приличия хотя бы ещё день после официального окончания траура не снимать?
Я глянула на белоснежное кружево рукава, почти полностью скрывающее мою ладонь, и покачала головой:
— Корди, ещё день в трауре и я бы уже никогда не выбралась из депрессии. А мне, между прочим, нужно работать.
— Вот видишь, — наклонила голову набок Ири. — Всему есть своё объяснение. Как ты на самом деле, дорогая? Не держи всё в себе, можешь поплакать. Мы поймём.

Корди скептически хмыкнула.
— Безутешная вдова… У Кары чувств столько же, сколько у андроидов. Поплачет она, как же…
Беседа становилась всё более неприятной. Корди явно хотелось поговорить о страховке по смерти мужа, на которую я купила новый дом. Потому вызов визора пришёлся как нельзя кстати.
— Карена Залесская? — мужчина на экране казался знакомым, впрочем, как и любой клерк.
Безликий, они все в одинаковых нарядах и с похожими выражениями на лицах. Сейчас он выразит соболезнование и без перехода, чтобы я не успела опомниться, начнёт впаривать что-то абсолютно мне не нужное. Но соболезнований я так и не дождалась.

Совсем наоборот, он вдруг расплылся в жизнерадостной улыбке, и я чуть не поперхнулась вином — за дни траура отвыкла от того, что люди мне улыбаются.
— Вас приветствует компания «Итд».
— Да? — удивилась я.
— У нас тут, между прочим, поминки, — с негодованием произнесла Ири. — Вы могли бы быть деликатнее с вдовой?
— О! — улыбка клерка стала ещё жизнерадостнее, теперь казалось, его вот-вот разорвёт от счастья — Не думаю, что вам стоит продолжать поминки. Ваш муж оставил большой сюрприз!
Лучший прощальный подарок от Дана я получила: вот этот самый прекрасный дом, купленный по его страховке. Больше никаких сюрпризов мне не нужно.
Я поднесла к глазам салфетку, стараясь не задеть макияж кружевом рукава.
— Ах, — рыдания теснили грудь. — Мой покойный муж…
Ударение на слове «покойный».
— Простите, — всё с той же идиотски жизнерадостной улыбкой прокричал клерк. — Понимаете, всякие формальности, не могли вам сообщить раньше. Дело очень деликатное — куча бумаг.
— Каких бумаг? — не поняла я.
— Вам с минуты на минуту должны привезти. Как только подпишите… Впрочем, наш сотрудник всё объяснит. Поздравляем и желаем хорошего дня — этого и всех последующих.
Он отключился так внезапно, что я не успела ничего ответить.
— Какие бумаги? — заволновалась Ири.
— Какой сюрприз? — сморщилась Корди.

Вечер перестал быть томным. И пока я разговаривала со странным клерком, то ли внезапно стемнело, то ли неожиданно быстро набежали облака. Даже веранда стала выглядеть как-то недостаточно белоснежно.
— Ну, — сказала Корди, одним глотком опрокидывая в себя оставшееся в фужере селекционное вино. — Нам пора. Очевидно, ты будешь сейчас занята.
Понятно, что слова «подпишите бумаги» могут на кого угодно навести тоску…
— Ты держись, милая, — обернулась Ири на выходе.
Она собралась так стремительно, что я и не заметила: Светлая уже занесла ногу над ступенькой.
— Мы тебя не бросим, — сердечно пообещала она и растаяла на фоне облаков.

Я посмотрела на стремительно темнеющее небо. Сердце сжалось в предчувствии какой-то очень крупной неприятности.
И она не преминула произойти, как только хлынул классический ливень. Он хлестал и сверху, и справа, и слева — со всех сторон, и тут же залил веранду и следы приватных поминок. В душераздирающем блеске молний к дому подъехал чёрный, блестящий Фантом. Десятка, не самая новая, но и не самая дешёвая модель.

Я стояла у панорамного окна и смотрела, как из машины высовывается огромный чёрный зонт, а за ним — высокий худой мужчина, очень похожий на ритуалистов из крематория. Он с необычайной ловкостью прыгнул сразу на среднюю ступеньку, раскрывая зонт уже в полёте.
Ливень наотмашь хлестал по прекрасной веранде, звонко отскакивал от перил, шипел пузырями пены, покрывшей стол. В длинных фужерах не осталось ни капли красного — они доверху наполнились прозрачной дождевой водой.

Я не стала дожидаться, пока звонок или стук потревожат моё чудесное жилище, и открыла дверь, молча уставившись на клерка. Он успел промокнуть наполовину — верх под зонтом был сухой и торжественный, а вот брюки до колен промокли и сразу помято сморщились.
— Карена Залесская! — радостно выкрикнул он, перебивая даже шум дождя.
Причем, не спрашивая, а констатируя.
Я кивнула, раздумывая, впустить ли его в дом или оставить жизнерадостно улыбаться на веранде? В конце концов, я не знала, кто он. Возможно, шпион из конкурирующей лаборатории, а, может, и в самом деле представитель фирмы, которая должна передать сюрприз от покойного мужа. Наверное, Дан как всегда перепутал мой день рождения и заранее заказал цветы на совершенно неподходящую дату. «Дорогая, я купил тебе фигню», — это точно было про него.

— Извините, что задержали с доставкой, — сказал курьер, пытаясь уклониться от струй, попадающих с зонта на лицо.
Всё-таки тот самый. Я разозлилась на доставщика, хотя, конечно, это была чистая случайность, что со звонка их фирмы началось ненавидимое мной: дождь, грязь и темнота.
— Давайте ваш букет, я распишусь и вынесу накладную.
— О, — мне показалось, или он опешил. — Это будет довольно сложно сделать.
— Что именно?
— Оставить меня за порогом.
— Почему это? — мне было совершенно не сложно оставить его за порогом.
— Я должен кое-что подрегулировать. Иначе проблем не миновать.
— Подрегулировать — что? — мелькнула мысль: заработавшийся доставщик к ночи стал несколько неадекватен.
— Сейчас поймёте, — сказал он и вдруг сорвался с места.

Всё-таки я могу вывести из себя кого угодно. Удовлетворённо хмыкнув, собралась закрыть дверь, так вполне могла обойтись без заказанного почившим Даном. Что бы это ни было.
Но фигура, которую, бережно поддерживая, вёл к двери доставщик, показалось мне до боли знакомой. Промедлила, а когда спохватилась, было уже поздно.
Раздался гром, блеснула молния, и её зловещий свет выхватил лицо моего покойного мужа.
Которого я убила.

***

Нанороботов можно было купить в ближайшей аптеке. По рецепту, конечно, но мне достать рецепт не составило бы никакого труда. Другое дело — перепрограммировать их так, чтобы вместо лечения нано убивали, но я была очень хорошо знакома с человеком, который ни о чём не спрашивая, сделал бы это для меня. Принцип лекарства оставался неизменным в любом прорыве медицины: всё дело в пропорциях. Одно и то же вещество может и убивать, и лечить.
Но…
Но я не стала ни покупать нанороботов, ни перепрограммировать. Потому что в моём распоряжении имелось оружие гораздо чудовищнее — новая разработка руководителя нашей научной группы. О том, что Ник Палыч смог создать фемторазмерную бактерию, во всем мире, кроме него, знали пять человек. Три из них — наша группа, один — генерал секретной службы, а пятым… Я не уверена, но подозреваю, пятым посвящённым был сам президент. Разработки оставались тщательно засекреченными.

Ещё не существовало принципа, по которому можно было обнаружить их присутствие в организме. Не пришлось возиться с уничтожением следов.
Поэтому без всякого рецепта я просто вынесла малюсенький флакончик из лаборатории. Датчики-охранники тоже не смогли обнаружить фемто. Я прошла через проходную, состоящая из тех же фрагментов и частиц, которые заходили сюда утром. Датчики настроены на проверку мельчайших атомов (однажды они задержали лаборанта, у которого во время рабочего дня вскочил огромный фурункул), но фемто… Я же говорила, что никто и ничто в мире ещё не может их определить.

--- продолжение следует ---

[talia]

--- продолжение ---

Идеальное преступление.
Ну, вообще-то нельзя сказать, что я долго к нему готовилась, вынашивала планы и так далее. Всё получилось довольно спонтанно. Я подумала о фемто, когда просто хотела перестроить запах тела Дана, который меня последнее время ужасно раздражал. Настолько, что не могла спать по ночам. Муж спокойно посапывал рядом, а я ворочалась до утра, давя в себе тошноту, подкатывающую к горлу. Дело принимало всё более трагический оборот, потому что тогда мы жили в огромном «человейнике», в тесной комнате в небоскрёбе, и не могли поставить второй диван. Почти всё пространство занимало наше супружеское ложе, пропитанное запахом Дана.

Не знаю, поменялась ли из-за каких-то обстоятельств его химическая формула или моя, только в какой-то момент я просто физически перестала выносить мужа. Меня от него тошнило.

Выход был один: купить дом. Белый отдельный дом с верандой на берегу моря. Чтобы пахло только свежим бризом и горячим песком. Чем дальше, тем больше я становилась одержимой этой идеей: жить в белоснежном дворце вдали от тесной массы людей и запаха Дана. Откладывала на совместный счёт весь заработок, отказывая себе во всём. И когда наша лаборатория получила огромную премию за секретную разработку Ника Палыча, эта мечта неожиданно стала реальностью.

Я выбрала дом и сговорилась с агентом, чтобы посмотреть детали. А перед поездкой обнаружила, что все деньги со счёта пропали.
— Ты не поверишь, как я удачно придумал, — с дебильной улыбкой объяснял мне Дан.
Мне не нужны были его объяснения. Наверняка он купил какую-то фигню. Участок на планете в далёкой галактике, куда никто никогда не долетит. Корм для приюта бездомных кошек на двести лет вперёд. Акции в разведку ценных металлов на приближающемся астероиде. Он всегда покупал какую-нибудь фигню.

Я не стала слушать. Мне нужен был дом. Я любила это здание, которое уплывало из-под носа, больше, чем мужа. И оно могло теперь достаться мне единственным путём: посмертной страховкой Дана. Его запах вместе с ненавидимой мной радостью от покупки фигни просочился в поры, забродил по венам, ударил в голову.
Ты сам виноват, Дан…
— Что?! — последние его слова.
Когда проснулся так некстати и увидел, как я ввожу ему фемто. Но шприц к тому моменту уже опустел.

Внезапная смерть во сне у молодых мужчин — бич нашего времени. Остановка абсолютно здорового сердца, которую не могут предотвратить никакие современные технологии. Нанороботы — хорошие диагносты, но не справляются с тем, что случается внезапно и непредсказуемо. И они не оживляют уже неживое.

***
— Нет, нет, нет, — непроизвольно вырвалось у меня, и я попыталась срочно закрыть дверь.
Я лично удостоверилась перед кремацией, что в печь поехало тело моего мужа. В том самом ужасном, но нежно любимом им костюме, в котором он стоял сейчас передо мной. И улыбался.
Видимо, у доставщика был богатый опыт и долгие годы физических тренировок, потому что он сориентировался в долю секунды и наполовину оказался в дверном проёме.

— Да, да и да, — быстро опроверг он моё отрицание. — Я понимаю, что вы в шоке, но наш представитель должен был заранее подготовить.
— Он сказал — сюрприз, — я наваливалась на дверь, одновременно выпихивая доставщика наружу. — Цветы там, или кривобокий горшок, которые он считал произведениями искусства. Но не этот жуткий манекен.
— Я объясню, — курьер скривился от боли, потому что я очень удачно защемила ему ладонь, но тут же вновь натянул на лицо улыбку. — Не манекен…
— Это я, Кара, — вдруг подал голос Дан.
Его голос. От неожиданности я потеряла напор, и доставщик оказался в моем доме уже весь. Следом за порог шагнул Дан.
— Я заказал свою матрицу ещё полгода назад, — пояснил мой покойный муж.
— Что?! — всё поплыло, и вдруг стало темно.

Когда я открыла глаза, оказалось, что лежу на диване, а доставщик сосредоточенно льёт на меня воду. Дан с любопытством оглядывал моё новое жилище.
— Я не помню, чтобы мы жили в этом доме, — он беседовал с курьером как ни в чём не бывало.
— Память будет восстанавливаться фрагментами, — объяснил доставщик. — Вам говорили об этом... О, вы очнулись!
Заметил, что я открыла глаза.
— Как не подготавливай, почти все близкие одинаково реагируют на возвращение, — пояснил он Дану.
— Вы так называете это — возвращение? — я приподнялась с дивана, раздумывая, как бы сделать, чтобы эти двое немедленно испарились из моей прекрасной гостиной.
— Да, — кивнул курьер. — А как иначе это назвать? Счастливое возвращение.
— Значит, он — андроид? — озарило меня.
Дан, не обращая на нас внимания, с интересом поднимался по лестнице на второй этаж. В МОЮ спальню.
— Но полностью идентичный личности вашего мужа. Он заказал даже копию своего любимого костюма. Можно сказать, что это Дан Залесский и есть. Только усовершенствованный.
— А где у него аккумулятор? — спросила я, лихорадочно соображая, что делать дальше.

В любом случае, внезапная гибель посмертного андроида уже точно вызовет подозрения. У меня не оставалось никаких шансов. Я хотела жить одна в моём прекрасном доме на берегу моря, а не сидеть в тесной тюремной камере до конца своих дней.
— Это самая современная модель, — сказал доставщик. — Его не нужно специально подзаряжать. Он сам заряжается. В основном от солнечной энергии, но подойдёт любой источник освещения. Даже просто лампа дневного света.
Я наконец-то заметила бирку на лацкане его пиджака. На ней было написано «Виктор, старший менеджер».
— Виктор, а он может сломаться? — я старалась придать голосу заботливой тревожности, но всё равно в нём прозвучала надежда.
— Практически — нет, — пожал плечами менеджер. — Это очень прочный биосплав. Ваш муж не пожалел денег.
«Моих денег», — мысленно добавила я, понимая, куда ушли накопления на дом.
— Единственное неудобство на первых порах: пока его память полностью не загрузится, Дан будет казаться вам немного чужим. Просто часть воспоминаний придёт чуть позже. Потерпите, это недолгий период. Давайте займёмся бумагами…
Мне не хотелось ничего подписывать. Тем более документ о получении того, что не заказывала.
— Но я представления не имела…
— Получателем значитесь вы, — кажется, Виктор начинал понимать, что дело не только в неожиданности сюрприза. Голос его снизился на несколько градусов. Он больше мне не улыбался.
Вопрос «могу ли я отказаться?» застыл в горле. Не нужно вызывать лишних подозрений. Всё и так очень, очень плохо.
— Но, — заупрямилась я. — Вдруг в нём какие-то скрытые дефекты? Вы не можете воспользоваться растерянностью бедной вдовы.
Он быстро отвёл взгляд в сторону, но я успела прочитать в нём: может. Ещё как может!
— Вообще-то у него пятилетняя гарантия на ремонт, — сказал доставщик. — Потом вам придётся продлевать в нашей фирме уже платно. Но так всё равно будет дешевле, чем обращаться куда-то ещё в случаях неисправности. Это не пылесос, и не чайник. Если что-то разладится, последствия непредсказуемы…

Я вздрогнула и ещё раз попробовала пробежать глазами развёрнутую голограммой документацию. Виктор не уйдёт, пока не подпишу. Вдохнула и подтвердила факт получения оплаченного андроида.
— С инструкцией можете знакомиться понемногу. Но, думаю, не понадобится. Просто наслаждайтесь новой жизнью со своим любимым. А профилактика… Вы же ходите по врачам. Вот и андроиду необходимо поддерживать здоровье. Относитесь к этому так.
— И долго мне продлевать?
Виктор пожал плечами.
— Я ж говорю, сплав очень современный и крепкий. Даже если он износится — лет через пятьдесят, то данные личности хранятся в нескольких цифровых копиях. Всегда можно сделать новую физическую форму.
— То есть я умру раньше, чем…

Горло перехватило.
— Очевидно, да. И на всякий случай, предупреждаю, — голос Виктора стал ещё прохладнее. — Дан имеет юридическое право находиться в этом помещении. И вы знаете.
Он в упор посмотрел на меня. Конечно, имел в виду страховку, что же ещё? Я прошла семь кругов ада, доказывая в страховой компании естественность смерти мужа. А если сейчас опять придётся всё это пройти в связи с новыми обстоятельствами? Стоп! Я не знаю, что помнит и что ещё сможет вспомнить Дан. Это проблема номер один, по сравнению с которой остальные меркнут.
— А как называется ваша компания? — спросила я уже в спину уходящему сотруднику.
— «Итд» — полностью «И так далее». В смысле, что ничто никогда не заканчивается…
Курьер ушёл. А я осталась с усовершенствованным Даном. И настойчивым вопросом, буравившим мозг: что он сейчас помнит?
Я поднялась в спальню. Дан сидел на кровати, положив ладони на колени как маленький примерный мальчик. И с тем же любопытством разглядывал всё вокруг — стены, шторы, мой туалетный столик.
Села рядом.

Единственным утешением было то, что усовершенствованный Дан не пах. Вообще никак. Полное отсутствие запахов.
— Ну, — сказала я, глядя на Дана в упор.
— Ну, — соглашаясь, кивнул он.
— Как ты себя чувствуешь?
—В тумане, — признался он. — Будто никак не могу проснуться.
— Но ты и в самом деле — Дан? — спросила я.
Он ничего не ответил.
— Ты, наверное, устал, — пришла спасительная мысль. — Да и поздно уже. Поговорим обо всём утром. Ложись спать. Думаю, внизу, на диване, тебе будет удобно.

Не могла же я делить спальню с чужим для меня сейчас телом. Прежний запах раздражал до тошноты, но вот его отсутствие — пугало до чёртиков.
Дан улыбнулся и покачал головой:
— Я не нуждаюсь в отдыхе. Правда, здорово? Не нужно тратить время на сон…
«А на что ты его раньше тратил?», — зло подумала я. — «Только мечтал, развалившись на нашей кровати, да спал».
— Хорошо, — сказала я. — Но мне — нужно…

--- продолжение следует ---

[talia]

--- продолжение ---

Он посмотрел на меня с наивным сожалением. Как дети смотрят на стариков. Жалея немощность и радуясь, что они сами полны сил.
Естественно, я понимала, что глаз не смогу сомкнуть. Но очень хотелось остаться одной. Хотя бы приблизительно уложить в систему свалившиеся на мою голову обстоятельства.

— Располагайся, — с напряжением произнесла я, на глаза навернулись слёзы бессильной ярости. — Чувствуй себя как дома.
Конечно, заснуть я не смогла. Лежала в полной темноте, прислушиваясь к затухающим раскатам грома и тишине на первом этаже, куда всё-таки спровадила андроида. Часа в четыре утра не выдержала, накинула халат и спустилась вниз.
Дан сидел на кухне в полной темноте, глядя в окно, где шторм перерезало зигзагами молний. Он не обернулся, когда я вошла, но явно услышал. Кажется, у них обострёны и слух, и зрение, и реакции. Во много раз, если сравнивать с человеком.

— Мы ссорились? — вдруг спросил Дан. — Раньше…
Я пыталась уловить второй смысл в его вопросе. Он намекает: я должна сама сказать, что убила его?
— А почему ты спрашиваешь?
— Мне кажется, ты не рада видеть меня. Что… Злишься. Так мы ссорились?
— Ты разве не помнишь?
Он мотнул головой.
— Я же говорю, всё как в тумане. Помню твоё платье… Белое… И на нём — разливается красное пятно.
Чёрт, как это всё странно…
— Праздновали мой день рождения, — вспомнила я. — Ты пролил вино на моё любимое платье.
— Ты тогда разозлилась?
— Ещё как! — я вдруг рассмеялась.

Не знаю почему.
Подошла к окну, не включая свет, села рядом на подоконник. Это был Дан, и в тоже время — совсем не он.
— Правду сказать, я часто на тебя злилась. Помнишь?
Я будто раздвоилась. Одна часть меня прощупывала почву коварства, которую готовил мой убиенный муж, а другая жалела приятного человека, ставшего андроидом.
— Почему? — спросил Дан.
— Ты всегда делал всякую фигню. Нелепую и несуразную.
— Нелогичную?
— Да, тоже подходящее слово. Иногда это было пустяком, иногда сильно осложняло нам жизнь.
— Я помню кровать — большую в маленькой комнате, — вдруг сказал Дан. — Я не вижу её здесь.
— Ты не был в этом доме…

Я набрала побольше воздуха и выпалила, словно бросалась в омут с головой:
— Купила его на твою страховку.
Всё равно узнает. Когда вспомнит достаточно.
— Значит, от моей смерти была польза… — хмыкнул Дан.
— Зачем ты это сделал? Вдруг заказал себе вторую жизнь?
— Наверное, что-то предчувствовал, — звучало довольно невинно, но меня передёрнуло. — Я болел?
Пришлось покачать головой. Он не болел, по крайней мере, мне ничего об этом не было известно.
— А ты помнишь как…
— Не стесняйся, — сказал он. — Говори прямо — умер. У андроидов нет чувств. Мне совсем не больно. Рассказали в компании «ИТД» — внезапная остановка сердца. Стремительный тромб.

Интересно, а андроиды умеют врать?
— Пойду приму душ, — я слезла с подоконника. — Всё равно больше не усну. А через три часа — на работу.
Мне нравилось с утра плавать в море, но после шторма вода ещё дня два будет грязная. К берегу прибивает кучу всякого мусора. Обломки деревьев, дохлых медуз, каких-то пакетов и размокших бумаг.
— Мне пойти с тобой? — спросил Дан.
До своей смерти он любил заниматься сексом в душе. А я ненавидела.
— Нет, нет, — быстро сказала я. — Тебе, наверное, вредна влага. Мало ли…
Дан пожал плечами:
— Инструкций по этому поводу нет.
— Лучше поберечься…

В окошко под самым потолком душевой пробивался рассвет. Когда я включила воду, в каждой капле заплясали огни восходящего солнца. На меня опрокинулась тёплая и звонкая радуга. Тело приходило в себя под упругими чистыми струями, смывающими всю странность той ночи.

«Обязательно что-нибудь придумаю», — я потянулась за шампунем.
Намылив голову, почувствовала, что вода вдруг неприятно нагревается. Вслепую нащупала сенсор, но душ становился только жарче. Я распахнула глаза, в которых тут же защипало от несмывшегося шампуня, думая, что перепутала стороны панели.

Но нет — мой палец двигал температуру на похолодание и дошёл почти до ледяной отметки. А вода становилась всё горячее и горячее. Я дёрнула сенсор туда-сюда, а потом и вовсе надавила на отключение, но напор усилился, и это был уже почти кипяток. Я кинулась к двери, но ей сенсоры тоже не сработали. Выйти оказалось невозможным.

Я прыгала по тесной душевой, уворачиваясь от ставших невыносимых струй. Тело, куда попадали капли кипятка, на глазах покрывалось волдырями.
— Чёрт, чёрт, чёрт…
Позвать на помощь я могла только Дана, но если он не причастен к невероятному бунту моей душевой, услышать что-то отсюда даже для прекрасного слуха андроида было невозможно.
Окно! В клубах пара оно почти неразличимо, но оставалось моим единственным спасением.

Всё вокруг стало нестерпимо горячим, а стена, по которой мне предстояло добраться до окошка, к тому же ещё скользкой. Я схватила полотенце — единственное, что могло мне помочь в этой ситуации, и обернула им руку. Подпрыгнула, чуть не воя от того, как жгло кожу, зацепилась за край выступа под окошком, и со всей дури долбанула по нему. С первого раза не получилось, меня отбросило назад, и шваркнуло о раскалённый пол.
Не знаю, откуда взялось столько сил, наверное, я безумно хотела жить. Смутно помню, как прыгала снова и снова, пока осколки не полетели мне в лицо. Это был старый, добротный дом, из натуральных материалов. На моё счастье прежние хозяева оставили в душевой обычное стекло, не заменив его непроницаемым пластиком. Я выкарабкалась из окна и свалилась на блаженно прохладный газон. Голая, в волдырях и кровоточащих порезах.

А потом потеряла сознание.
Когда я очнулась, передо мной маячили сразу две пары озабоченных глаз. Ири и Корди.
— Вы… — из меня вырвался какой-то писк, но подруги услышали его.
— Не двигайся, — обрадовано захлопотала Ири. — Нано делают работу.
Я парила над своей кроватью в воздушных потоках, блестящая от нескольких слоёв успокаивающего ожоги состава. Всё ещё было больно от любого, даже самого мелкого движения.
— Скоро пройдёт, — пообещала Корди, заметив, как перекосилось моё лицо.
— Где…
— Дан? — зловеще ухмыльнулась Корди. — Принимает инструкции от врача. Кара, ты хоть представляешь, как мы чуть с ума не сошли, когда нас встретил твой покойный муж? Вот эта чудила…

Она кивнула на Ири:
— Грохнулась в обморок. Хорошо, он нам быстро всё объяснил, но потом мы нашли тебя — на газоне, в таком состоянии… Счастье, что решили заехать, проверить, как ты после шторма…
— Он…
Я прикусила язык. Если рассказать о своих подозрениях, то придётся выложить и всё остальное. Главную тайну. Как попала в свою собственную ловушку. Если Дан знает, что я его убила, и ничего никому об этом не говорит, значит, решил отомстить сам. У меня два пути: заявить о своих опасениях, и тогда — оказаться в тюрьме на пожизненный срок, либо продолжать делать вид, что ничего такого не происходит. И как-то существовать бок о бок с жаждующим мести андроидом.

Но каков притворщик! Я вспомнила нашу ночную беседу и застонала. Каким растерянным и невинным он казался.
Услышав стон, Ири бросилась ко мне:
— Что-то нужно? Пить? Больно? Врач сказал можно увеличить анестетик, только немного.
— Нет, нет, — прошептала я. — Всё в порядке. Спасибо вам.
Девчонки остались на несколько дней, пока я полностью не поправилась, и я была им очень благодарна. Хотя ещё совсем недавно меня раздражало, что они зачастили с визитами, как только я купила этот прекрасный дом. Конечно, им здесь нравилось, но моей целью было одиночество.

Дан изредка маячил на пороге спальни, но разбираться с ним у меня не хватало сил.
— Он совершенно не похож на твоего мужа, — однажды вдруг сказала Корди.
— Чего это? — удивилась Ири. — Просто вылитый. Я и не знала, что так можно сделать. Накоплю денег и…
— Дура, — констатировала Корди. — Дан был трепетным и ранимым. А у этого в глазах — программа, и никаких чувств.
— Он говорил, что у андроидов нет чувств, — подтвердила я.
— Как и у тебя, — не преминула в очередной раз подчеркнуть Корди.
— А как же… секс? — прошептала Ири. — Ты пробовала?
— И не думала, — ответила резко я.
И это было правдой.
— Для секса как раз не нужны чувства, — скептически произнесла Корди. — А выносливость у андроида должна быть отменная.

Я промолчала.
Ремонтники, которых вызвали девчонки, никаких поломок системы в душевой не нашли. Как для слаборазвитой провели инструктаж о пользовании помещениями с датчиками и лекцию по технике безопасности. Я злилась молча.
Приходили и из лаборатории, все, кроме, конечно, Ник Палыча. Несколько раз приезжал мой семейный врач, я до сих пор не помнила, как его зовут. Кажется, он тоже был наполовину андроидом, так как ко всему относился с профессиональным равнодушием. Впрочем, сейчас я многих в этом подозревала.
А потом сама собой выключилась воздушная подушка, и я поняла, что всё зажило. Встала с кровати, накинула халат и бросилась к зеркалу.
Безымянный врач поработал хорошо. Не осталось следов ни от ожогов, ни от порезов.
Обернувшись, я увидела Дана. Он стоял на пороге и смотрел на меня. Молча. Может, всё время, как я разглядывала своё отражение в зеркале. Он теперь ходил вот так — бесшумно.

— Уйди, — сказала я.
— Почему? — в его голосе не было ни обиды, ни огорчения.
— Я не хочу тебя видеть. И не спрашивай. Просто не хочу и всё.
— Это из-за того, что не помог? Но ты не звала.
— Только не говори, что огорчён, — процедила сквозь зубы.
Я предполагала, Дан огорчился потому, что приехали мои подруги и не дали ему довести дело до конца.
— Не знаю, — вдруг признался Дан. — Не понимаю. Я не должен ничего чувствовать, но что-то словно щекочет внутри, с тех пор, как тебя нашли на газоне без сознания.
— Щекочет… — выдохнула я. — Ладно, иди, пожалуйста, вниз. Хочу побыть одна. Привести себя в порядок.

***
Несколько дней не происходило ничего особенного. Дан с отсутствующим взглядом сидел на крыльце веранды и смотрел на море. Хотя кресла и шезлонги были очень уютными и красивыми, он всё равно предпочитал сидеть на ступеньках, свесив кисти рук с колен.

--- продолжение следует ---

[talia]

--- продолжение ---

На самом деле, конечно, он ни чём не мечтал — просто заряжался. Грешным делом, я подумала, что в нашем прошлом «человейнике» Дану пришлось бы гораздо сложнее — плотно стоящие дома загораживали солнце, оно почти не появлялось ни в квартирах, ни на улице, прячась где-то в высоте сомкнувшихся крыш.

Единственным «развлечением» по мере моего полного прихода в себя оказались нашествия страховой компании. Каким-то образом там узнали о «воскрешении» Дана, и куча юристов — и по одному, и вместе — навещали наш дом с бесконечными допросами. Но, насколько я поняла, вернуть деньги за страховку назад у них не получалось. Всё было законно. Или случай не подпадал под закон. Честно говоря, не знаю всех тонкостей, просто они в какой-то день оставили меня в покое.

Но ни на секунду не оставляла мысль, как заявить без последствий для себя, что андроид, поселившийся в моём доме, опасен и его нужно срочно куда-нибудь… Удалить, в общем, с моих глаз.
— Дорогая!
Дан стоял на пороге, и я быстро схлопнула проекцию юридического словаря. Меня интересовало, имеет ли силу заявление андроида о преступлении, и могут ли они давать свидетельские показания в суде. Выходило, что в каждом конкретном случае — по-разному.
— Я вспомнил, у меня был байк. Не нашёл его.
Конечно. Я не собиралась тащить в новую жизнь старую рухлядь.
— Мне было тяжело смотреть на твои вещи. Знаешь, воспоминания и всё такое.
— Понятно.

От Дана пахло чем-то синтетическим, но притягательным. И весь он как-то изменился. Наверное, хорошенько подзарядился под морским солнцем. Даже взгляд стал цепким и внимательным. Как у хищника.
Мой покойный муж был тюфяком, неудачником и простофилей. Он слепо верил мне и всё время чувствовал себя виноватым. Сейчас под взглядом нового и опасного Дана, я вдруг поняла, что немного скучаю по мужу. По настоящему, тому, который навсегда сгинул в печи крематория. И в то же время его новая версия чем-то завораживает.

— Ты многое вспомнил, — сказала я рассеянно. — И чем… Чем от тебя пахнет?
— Я постарался, — загадочно ответил Дан.
— Но ты же не любил, — с затаённым ужасом произнесла я. — Не признавал никакие искусственные запахи…
— Но у людей меняются вкусы и привычки, не так ли? — он подошёл совсем близко, обнял меня за плечи и проникновенно шепнул в самое ухо:
— Не так ли, моя дорогая?
Нужно было делать безмятежный вид, но я дёрнулась и выскользнула из его рук. Хотя этот запах… Он обволакивал и тянул меня к андроиду. Подкашивались ноги, закружилась голова. Я с трудом доползла до дивана и рухнула на него.
— Что это? — получился какой-то слабый лепет.
— Я синтезировал немного феромонов, — ответил Дан, торжествующе улыбаясь. — Сюрприз. Тебе же не нравился мой естественный запах.

Головокружение перешло в усиленное сердцебиение. Я начала задыхаться от барабанного ритма о грудную клетку. Это не было любовным томлением. Скорее, напоминало отравление. Можно ли отравиться феромонами? Никогда не слышала о таком, но всё когда-то случается впервые.
Дан медленно приближался к дивану, на котором я зашлась кашлем. Смакуя каждый шаг, точно — как хищник, упивающийся обезоруженной жертвой. Из моих глаз хлынули слёзы. И нет, не от избытка чувств. От резкого жжения.
— Принеси мне воды, — попросила я, предполагая, что вот-вот потеряю сознание.
— Может, лучше вина? — игриво подмигнул андроид. — Я помню, как мы занимались любовью. Перед этим ты всегда выпивала немного красного вина.

Он собирался в прямом смысле слова задушить меня в объятиях. И ничего ему не будет за это, я понимала. Андроид синтезировал немного феромонов, чтобы развлечь жену. Никто не подумает, что он осмысленно запустил в организме смертельные химические процессы. Это всё равно, как если открыть флакон духов и упасть замертво. Никто не умирает от духов. Дан останется вне подозрений. Он меня и пальцем не касался.
— Воды, — безнадёжно прошептала я, хватаясь за это слово как за соломинку, чтобы не свалиться в бездну.
Пока в сознании можно ещё что-то предпринять. Я съехала с дивана и поползла от Дана к входной двери. Он шёл за мной, специально не приближаясь и не удаляясь. Наверное, рассчитал расстояние. Одно я знала точно: он не даст выбраться на улицу.

У самого порога Дан нежно подхватил меня руки. Ласковые и смертельные объятия. Сознание покатилось туда, куда я так долго и трудно не пускала его.
— Как у вас романтично! — жизнерадостный голос менеджера Виктора донёсся настолько издалека, что я подумала о слуховых галлюцинациях.
— Но тебе придётся на некоторое время отпустить жену, Дан, — галлюцинация точно была на моей стороне. — Вы пропустили первичный приём, и два последующих. Мне нужно немедленно посмотреть, как ты функционируешь.
Я почувствовала: всё вокруг закачалось, а через мгновение поняла, что оказалась на диване.

— Ох, не зря я пришёл, — Виктор всё меньше казался мне галлюцинацией. — Ты ещё не научился ограничивать синтез. Отойди от жены, быстро на улицу. Я помогу ей, а потом подрегулирую тебя.
В моё затуманенное, но не отключенное до конца сознание ворвался свежий морской бриз. Виктор открыл окно.
Когда я смогла поднять веки, он внимательно смотрел прямо в лицо, нависая надо мной.
— Фу-у-уф, — сказал он, увидев, что я оживаю. — Боялся, придётся вызывать врача. Это плохо для репутации нашей фирмы, но вы сами виноваты — предписано проходить осмотр первый месяц каждые пять дней, а вы уже вторую неделю не появляетесь.
Наверное, на моём лице проступило удивление, потому что он быстро добавил:
— Дан сейчас как ребёнок, не может пока справляться со своим организмом. Для него всё в новинку. Я сам чуть не упал, когда вошёл: концентрация синтеза зашкаливала.
Виктор поднёс к моим губам стакан прекрасной прохладной воды.
— Ну, полежите немного, вдали от источника быстро пройдёт. А я приведу его в баланс.

Удивительно, но и в самом деле скоро прошло. Ещё немного болела голова, и чувствовалась слабость во всём теле, но уже просто как при обычной простуде. Я смогла сесть и выпить воды, которую оставил для меня возле дивана менеджер.
Они вошли в дом вдвоём, и Дан старательно изображал вину и смущение.
— Ну, ладно, — втолковывал ему Виктор, — ты же не хотел ничего плохого. Наоборот, порадовать жену. Так что просто попроси прощения. И не пропускай визиты к нам, тогда подобных эксцессов больше не повториться.
— Прости, пожалуйста, — сказал мне Дан. — Я и в самом деле хотел, как лучше.

Я кивнула. Этот паршивец знал, что не буду устраивать сцену при постороннем. И вообще не буду.
— Когда память к нему вернётся полностью, — произнёс Виктор, — нужно оформить документы. Наша фирма берёт на себя часть волокиты, но вам всё равно придётся несколько раз лично обращаться в госинстанции.
Документы… Чёрт. У него будут документы?
— А каким образом восстанавливается его память? — спросила я Виктора. — До каких пределов? Он может помнить, как умер?

Виктор пожал плечами.
— Это корпоративная тайна. Никто не выдаст вам секреты запатентованной технологии. Как только Дан почувствует, что готов, он пройдет несколько многоступенчатых тестов. На основании этого, чиновники решат: является ли он полноценной личностью. Если да, то он получит паспорт андрочеловека. И будет иметь почти такие же права, как и до смерти.
— Почти? — с надеждой переспросила я.
— Там есть исключения, но они незначительны. Главное: Дан сможет устроиться на работу по специальности, восстановить водительские права, ну и прочие необходимые для нормальной жизни вещи.

Когда Виктор ушёл, лицо Дана ничего так и не выражало.
— В этот раз ты придумал нечто оригинальное, — сказала я, с трудом приоткрывая опухшие глаза. — Кипяток в душе, это так банально…
— Не понимаю, о чём ты, — безмятежно ответил андроид. — Хочешь, чтобы я что-нибудь придумал? Оригинальное?
И я вдруг поймала себя на ненормальной, извращённой мысли: мне стало интересно, а что же он придумает в следующий раз?

***

Наверное, на этот звук оборачивался любой, кто находился в радиусе километра от его источника. Думаю, что встречные собаки начинали выть, а кошки — надуваться и шипеть. И я прекрасно знала этот звук, резко прекратившийся у нашего дома. Делать вид, что к подобному позорищу не имею никакого отношения, смысла не было.
Пришлось выйти на веранду.
Допотопное металлическое чудовище сверкало на солнце посредине моего прекрасно ухоженного газона.

— Покатаемся? — спросил Дан, сияя своей новой, незнакомой мне улыбкой.
— Это же…
— Ну да, мой старый байк. Я нашёл его, здорово, правда?
Это было не здорово, а ужасно. Я и в прошлой жизни никогда не подходила к этой куче металлолома, сколько бы Дан не уговаривал, и не обещал, что будет вести очень осторожно. А тут на осторожность можно было забить.
— Боишься? — вдруг с наслаждением спросил он.
И в этот момент я поняла. Он не сдаст меня в руки правосудия и не убьёт. Ему нужен только мой страх. Постоянный, противный, животный страх.
Считается, что у андроидов нет чувств. Но разве не мог мой покойный муж в последнюю секунду заложить в будущего себя программу изощрённой мести? Но и я не позволю настоящему Дану такую роскошь — наслаждаться моим состоянием маленькой зверушки, загнанной в угол.
— Не боюсь, — сквозь прилив ужаса улыбнулась я.
Взяла с заднего сидения шлем, застегнула его под подбородком и, усевшись, крепко обхватила Дана за талию.
— Покатаемся!
«Главное — дожить до зимы», — я понимала, что это будет тот ещё квест. — «А там наступят хмурые дни и даже недели. Я дождусь, когда ты ослабнешь от недостатка энергии, и мы посмотрим — кто кого?».

И эта гонка почему-то мне нравилась. И возбуждала.
Каждый день — как последний…
Жизнь вдруг приобрела совершенно иной привкус. Да, в нём всё перекрыло ощущение опасности, но оно заставляло кровь в моих жилах двигаться быстрее, а мир делало ярче и праздничнее. Если всё вокруг одного цвета — это не жизнь, а существование. Даже если цвет — белый.
Байк довольно рыкнул и тронулся с места.

[talia]

Дафна

«Здоровая альтернатива»

«Иногда выбор делаешь ты,а иногда выбор делает тебя." Нил Гейман

Был ясный осенний день, солнце уже давным давно поднялось над горизонтом и протянуло жителям города свои поблекшие лучи. Лёгкий ветер ещё только начинал заигрывать с компанией жёлтых листьев берёзы, готовой вот-вот отпустить старые пережитки прошлого на волю. Закинув голову выше собственного носа, Дафна Далингтон, переставляла одну ногу за другой в ходе пробежки. Сегодня она была одета просто обворожительно. Вылитая марафонка в спортивном топе, коротких шортах и Солнце защитных очках. Но при этом куда-то искренне торопившаяся и шмыгающая носом.

Успев завернуть за дом и юркнуть в стеклянную дверь кондитерской " Морковь и брокколи" она всё-таки непреднамеренно оставила след для любопытного читателя в виде крупянистого облака пыли.

В кондитерской, не смотря на такое раннее время, было доволно много народу. Мистер Патчем сидел за столиком и потягивал свой кофе на альтернативном молоке. Миссис Лотман в это время расправлялась со второй пластинкой жирозжигательного препарата, а её дочь, предварительно спросив разрешения, удалилась в дамскую комнату, не забыв прихватить с собой одноразовую щётку, стоящую в баночке на полке. Вообщем,всё было как обычно.В кондитерской даже пахло кето-диетой и варёной нестерилизованной ватой.Против входа на стене висел плакат с изображением продуктов, запрещённых к употреблению. Дафна,помедлив минуту, направился к девушке, принимающей заказы.

-Что Вы желаете?-нежно проговорила девушка,расстянув лицо в обворожительной улыбке. В нашем сегодняшнем меню имеются напитки из детского пюры, без лактозное молоко,детоксы,кефир.Из блюд могу предложить Вам яблочно-морковные рулетики, ржаные и рисовые хлебцы, горячую воду с семенами чиа.
-Будьте добры-немного пораздумов ответила Дафнс-стакан воды с лимоном.
-Хорошо-пробив воду, незатейливо среагировала девушка.
-Для оплаты прошу Вас встать на весометр.Взглянув на цифры, девушка ужаснулась,улыбка сошла с её лица.
-Странно, у Вас перевес на 21 грамм, простите, но мы не сможем Вас обслужить- уже более грозно говорила недовольная девушка.
-Вы что, не видели табличку на двери. На ней же чёрным по белому написано"Толстым людям вход воспрещён".Убирайтесь!

Не успела Дафна выпросить даже слово в своё оправдание, как уже стояла на улице, глубоко огорчённая данной ситуацией. Ещё вчера её вес составлял 25 килограмм уже сегодня она весит 25,210?
Наверно,всё из-за того, что сегодня с утра она слишком активно вдыхала воздух на улице через рот, по той причине, что нос был забит. К сожалению, сегодня ей придётся остаться без завтрака, обеда, ужина. Ведь именно этот стакан воды с лимонном она расстягивала исключительно на целый день. Потом голодала преднамеренно и начинала есть исключительно раз в три дня, устраивая на выходных себе разгрузочные дни-могла позволить себе жевать безглютеновую жвачку, но не проглатывать.

Что уже говорить-день не задался, а продолжился ещё хуже. Из-за перевеса кондуктор автобуса не пустила её в салон, на работе начальник отказался принимать квартальный отчёт, а любимый человек вообще предложил взять паузу в их отношения.
Вот оказывается к чему может привести перевес-размышляла Дафна, возвращаясь домой с работы.

На встречу ей шла невысокая дама с небрежно закрученными волосами, и в ярко синем свитере.
Проходя мимо Дафны, она остановилась, убрала волосы с лица и тихо спросила:
-У тебя сегодня тоже не самый удачный день?»
Дафна машинально качнула головой
-И у меня, муж бросил, с работы уволили, так ещё ко всему прочему врач поставил диагноз -КП.
Только после этих слов Дафна отважилась взглянуть на даму и заметить какая же та худая, даже можно было бы сказать, полностью истощённая. Тонки складки кожи покрывали её морщинистое лицо, а костлявые руки постоянно поправляли волосы.

-Не смотри так! -уже более гневно проговорила дама.
-Из того, что у тебя анорексия, как я вижу, других достижений у тебя нет. Хотя, нет, немного опухлости на щеке заметно, мне кажется или ты начинаешь набирать вес?
Казалось, Дафну это совсем не задело. И потом она ответила:
-Вы правы, я и вправду набираю вес, вчера на ужин я съела целое яблоко вместо одного.
-Теперь тебе это кажется таким ужасным?
-Ещё бы я всю жизнь мечтала жить в этом городе. А теперьk,когда у меня это получилось, меня попросту хотят выбросить как мусор. А что там за пределами всего это ждёт меня?
-Нормальная жизнь
-Уж точно нет- быстро выплюнула Дафна.
-Завтра этих киллограммов вообще не будет!

В тот же момент Дафна развернулась и с стремительным шагом направилась домой.
Женщина ещё долго стояла и смотрела ей в след, понимая,что видит она её в первый и в последний раз.
На следующий день Дафну нашли мёртвой в своей же квартире, она получила передоз фуромесидом и фенебутом.

С того дня как она умерла, прошло несколько дней. Та женщина, с которой она встретилась на улице. Была тайным агентом городского собрания, боровшегося с нарушителями общественного питания. Хотя ей и не нравилась ей работа. Но изменить она ничего не могла.

По возможности она старалась уменьшить количество жертв городской ассоциации, но у неё это плохо получалось. И в конце концов она уволилась с работы, забрала дочь и уехала в Пище-град искать новую жизнь. Приехав туда, она сразу ощутила запах добра и жаренного масла, сладкий запах сахарной ваты и попкорна. Этот запах заставлял её желать вкуса, а ей желудок урчать от предвкушения.

Выйдя из машины на главной площади, она сразу поняла, что ей придётся набрать массу, все люди вокруг были исключительно крепкого телосложения.
Из задумчивости её вывела дочь
-Мама, я хочу кефир.
-Да, Дафна, конечно, минутку, хотя может быть ты хотела бы мороженного?
-А что это?
-Сейчас покажу!
И она и вправду показала ей, дала попробовать, дала возможность ощутить вкус жизни.
Впоследствии Дафна отказалась от того, что имела и переехала обратно в свой родной город.
Умерла в юном возрасте, с привкусом таблеток на губах.

[talia]

Склеп

Мне нравился её скелет,
Его я ночью повстречал,
Когда покинув душный склеп,
Один по кладбищу гулял.

Не знаю где моя родня,
Давно никто не приходил.
Но у меня есть личный склеп.
Среди заброшенных могил.

На кладбище я много лет,
И честно говоря - устал.
Уже наверно целый век
Я этот склеп не покидал.

Сейчас неяркий лунный свет.
Её фигуру освещал,
Хотел я ей сказать: Привет!
Но только черепом кивал.

Она кивнула мне в ответ.
Довольно скромно и учтиво.
Был на руке её браслет,
Всё остальное давно сгнило.

И глубина её глазниц,
Меня внезапно покорила,
Я подобрал цветов букет,
С одной из свеженьких могилок.

Букетик этот ей вручил,
Она, похоже, была рада.
Её рука в моей руке,
Мы смотрим друг на друга
Нежным взглядом.

Я приглашу её в свой склеп,
И он для нас не будет тесен.
Мы будем вместе сотни лет,
Может, когда-нибудь воскреснем.

[talia]

СНЕГОВИКОВОЕ ВРЕМЯ

– Дед, а давай напиши про борьбу снеговиков на корабле… там долго идет снег, а потом они начинают бороться снежками. И один потом падает за борт и в воде намокает и растворяется... Им сказали бороться за звание капитана. Потому что капитаном может быть только один, вот они и борются все, – это мне старшая внучка писательские идеи начинает подкидывать. – А я потом тебя проверю и исправлю…

Идея заманчивая, конечно. Эпическая битва снеговиков, да ещё и на корабле, самому деду никогда такое не придумалось бы. А уж внучьичье обещание потом всё проверить и даже исправить, если окажется не так, как она нафантазирует, вообще должно вдохновлять и окрылять.
– Может ты тогда сама всё напишешь? Чтобы не исправлять.
– Нет, у меня так, как у тебя, не получится. Я пока не все слова про корабли знаю.
Внучке девять лет ещё только будет, и она, действительно, знает пока не все слова, однако фантазия у неё вполне работящая. Талантливый ребёнок растёт – рисует, поёт, танцует, на гимнастику ходит… Теперь вот и над писательством задумываться начала.

Дед когда-то служил на флоте, устройство корабля ещё должен помнить – тут, по мысли юной фантазёрки, наверняка проверять ничего не надо, а вот про устройство снеговиков и особенности «снеговой борьбы» в условиях метели она с удовольствием ему подскажет.
– Перво-наперво, деда, надо определить снеговиков по размеру.
– Наверное, распределить?
– Да, распределить, ты правильно понял, расставить их надо. Которые очень большие, должны бороться отдельно от маленьких. А маленькие – отдельно от них, по справедливости. Снегу же не сразу насыпалось много-много, и все сначала были маленькие. Потом снег шёл, шёл, даже валил – целые сугробы насыпались, и они давай по ним кататься и накатались так, что стали большими… А самый большой, который первым стал кататься, не мог уже стоять и выпал за борт, все бросились его спасать, но не успели. Там, за бортом, вода была! Вот он в ней и растворился весь. Все сразу заплакали – ведь почти готовый же капитан почти получился. Но не повезло, пришлось им снова всем друг с другом опять бороться…

– Подожди, а как же они там плакали? Слёзы же горячие, головы им сразу растопят.
– Снежинками плакали, они холодные. Непонятно, что ли? Это ж снеговики! У них всё из снега, даже слёзы.
– Внуча, а, внуча… Может, спасём его сразу, того самого большого? Вдруг там уже не вода, а лёд за бортом образовался, всё замёрзло, и он не растворился, а просто рассыпался по льду, и все бросились его собирать? Тогда и бороться за капитанство никому не придётся, можно тихо-мирно корабль к новому походу готовить.
– Нет, обязательно должен кто-то сразу погибнуть, так всегда бывает, во всех фильмах. Ты что, ни разу не видел разве? И потом, если там вокруг не вода, а лёд, то как по нему корабль в поход поплывёт – у него же колёс или лыжев и коньков нет… И вообще, у нас история про борьбу снеговиков, а так у тебя никакой борьбы не будет, самое интересное пропускаешь.
– А что, без борьбы совсем нельзя? Снеговики не могут жить мирно?
– Нет, могут, конечно… Но это же будет совсем другой рассказ! Как ты не понимаешь?

Внучку мне «подкинули» всего на полдня, пока её мама с папой по каким-то своим делам в город решили «смотаться», и вот теперь она с удовольствием отвлекает деда от большой и нудной работы. И мне это даже нравится. Ну, очень отвлекательная получилась внучка, деду на радость… Однако, правда в её словах есть – раз уж начали сочинять про борьбу, то надо про борьбу и сочинять, не отвлекаясь. Да и «сакральная жертва» в непримиримой борьбе за первенство среди равных просто необходима, куда ж нам без неё?

– Слушай, внуча, а кто из них злой и кто добрый? Ведь сражаться должно всегда добро со злом.
– Дед, откуда мне знать? По-моему, они там все добрые и просто хотят найти себе капитана. Им сказали, что так надо, вот они и сражаются. А злые – те, кто вокруг них, во всём мире, на корабле злых совсем нет. Снеговики всегда добрые, потому что их люди делали. И по-другому совсем не бывает, разве не знаешь?
– О, я знаю очень много такого, что сумели понаделать люди, и что совсем не всегда было только добрым.
– Нет, мои снеговики не такие, они не просто добрые, а очень добрые. И дерутся только для того, чтобы определить капитана, потому, что это я их об этом попросила, потому что такое у нас начало сказки. Ты разве ещё не понял?
– Слушай, внуча. А разве тебе мама не объясняла, что вы, женщины, можете одними только словами создавать целые миры, создавать и уничтожать? Да, ты пока не знаешь всех слов, нужных для этого, но ведь ты уже не маленькая и должна понимать их цену. Ладно, маленькая ведьма, запомни пока одно: пора уже уметь держать себя в руках и думать о том, чем всё может закончиться.
– Я тебе не ведьма!
– Мне – нет. Но каждая женщина, даже маленькая, для кого-то ведьма. Это закон. Твоя прабабушка была настоящая ведьма, бабушка – тоже ведьма, да и мама твоя… Просто не каждая из вас знает, как этим даром правильно пользоваться и когда.
– А я не ведьма!
– Ладно, проехали, а что там у нас с этой борьбой на корабле дальше? Она только на верхней палубе будет идти – там, где снег нападал, или нет?
– Да ты что, дед! На всём корабле снеговики будут бороться, на всех палубах, весь корабль снегом завалят. А потом можно ещё и соревнование им устроить, между палубами – чей победитель лучше, тот и будет потом капитан!
– Так они все там растают, корабль же внутри тёплый.
– Нет, это будет у нас холодный корабль, снеговиковский. И все снеговики останутся целыми.
– Боюсь, большие снеговики в корабельные двери не протиснутся…
– Дед, в этом-то и фантазия! Они станут протискиваться, снег с них будет обсыпаться, и они окажутся почти одинаковыми, чтобы потом между палубами соревноваться по-честному, без преимуществ. Сам же говорил, что «красота в единообразии».
– Ну, это ж я в шутку. Да и не я это говорил, так в армии говорят…
– Вот-вот, и будут они, как в армии, единобразами, для красоты общего строя. А потом построятся все на верхней палубе, и это будет красиво. А капитан выйдет вперёд и скажет: равняйсь! А они уже и так все ровные, дверями выровнятые.

Внучка на несколько минут задумывается над такой перспективой, а потом огорчённо вздыхает:
– Нет, так не подходит. Сначала они должны долго-долго бросаться снежками, а снежки к ним должны прилипать, чтоб они становились ещё больше – а как по-другому определить, кто из них самый-самый и капитан? Да, сначала нужно сделать одного капитаном, а потом уже всех подравнивать до образия. Это же наша фантазия, а не какое-то кино… Потом у них будет ещё много разных приключений и битв, когда они заведут свой корабль и отправятся в плаванье, чтобы покорить весь мир.
– Извини, внуча, но зачем им покорять мир? Это ж везде тогда наступит полная зима, все замёрзнут и даже есть станет нечего – зимой же ничего не растёт. И снег будет всё время идти, б-р-р-р!
– Ну, это фантазия такая, как в сказке. Мы там потом им и лето устроим, и всё будет расти!
– А как же тогда эти снеговики? Они летом растают…
– А мы придумаем для них такие большие холодильники, чтобы они в них лето пересидели, а потом – снова на корабль и в поход. Нечего им там по холодильникам долго рассиживаться, время не ждёт, снова в поход!
– Внуча, ты мне всё-таки объясни: а зачем вообще все эти сражения и походы, что – нельзя просто так жить в мире, никого не покоряя?
– Получается, что нельзя… Ты телевизор смотришь? Не видишь, что ли, что вокруг творится? Надо будет нам всё переделывать, а без снеговиков с этим никто не справится.

Я же вам говорю: ну, очень отвлекательная у меня внучка и много разных слов уже знает, потому что телевизор смотрит, в отличие от деда. Но что-то куда-то не туда наша с ней сказка вдруг повернула – никакого покорения мира там не планировалось, да и изменений его с переделками тоже.
– Внуча, а давай мы с тобой теперь во что-нибудь другое поиграем. Но про снеговиков всё равно забывать не будем, это ведь мы с тобой их сочинили. Даже не мы, а ты одна, я только чуть подсобил.
– Да ладно, чего про них вспоминать? Я ещё много такого всякого могу придумать, мне это совсем не трудно, даже нравится. Я вот вчера ещё и не такое придумывала, просто тебя рядом не было, и некому было всё записать.
– Девочка, а как ты их себе вообще представляешь? Что они для тебя – просто игрушки, картинки? Как думаешь, им вообще бывает больно? Ведь если им больно, то они живые, а если нет, то и правда – зачем тогда жалеть какие-то картинки и вспоминать? Может, давай просто зачеркнём всё, что ты тут насочиняла?
– Нет, деда, оставь – я потом для них ещё что-нибудь придумаю, если не забуду, а сейчас давай в пазлы играть или в магазин…
И, конечно, вскоре почти забыла про своё обещание всё у меня потом проверить и исправить.

* * *
А в той живой ещё снеговиковой реальности так и продолжался долгий бой, теперь уже не на жизнь, а на смерть. Очень добрые снеговики сражались яростно и упорно. Встречные заряды сбивали носы, отрывали руки и головы, но все продолжали идти и идти напролом, к неминуемой победе добра. Потому что так придумала внучка. Обе снеговиковые армии, и обе добрые.

Разумеется, никакой нашей горячей крови или чего-то хоть отдалённо на неё похожего там не было, да и не могло быть – сплошная грязно-серая холодная жижа, почти до колен. И было уже совсем не важно, чьим потом окажется капитан – той или другой стороны. Какой-то из них да будет, и он всё равно окажется добрым!
Они теперь сражались даже не за капитана, а только потому лишь, что так надо и отказаться просто нельзя, нет у них такой возможности и права, до этого мы с внучкой так и не сумели додуматься.
А было ли им больно? Да откуда ж мне знать! Одно знаю точно – в бою боль чувствуется совсем не так, как в тепле родного дома, иначе.

* * *
– Всё, дед, давай их теперь всех спасать!
– Спасать? А как? Это ведь ты наворожила, я только фиксировал, записывая.